Журнал Наш Современник 2009 #1
Шрифт:
Вошедшие перекрестились, и отец Дионисий обратился к старику:
– Здравствуйте!
– громко сказал он.
– С праздником!
– И вы здравствуйте, коли не шутите!
– весело ответил старик и закрыл дверцу печи.
– Откуда путь держите?
– Из города, на праздник к вам прислали, - сказал отец Дионисий.
– Нам бы старосту увидеть, Антонину Павловну.
– Так это батюшка?
– обрадовался бородач, видимо, не сразу признавший в светской одежде молодого священника, тем более что борода у отца Дионисия еще с трудом вырисовывалась.
– Приехали, выходит,
– Старик потер ладони, будто они озябли.
– А мы искали трактор, что-
бы дорогу-то, значит, прочистить от большака, да не нашли. Захаров обещал - председатель соседний - да не прислал почему-то, Бог ему судья.
Старик поднялся, отряхнул с колен дровяной мусор и подошел под благословение.
– Я тут сторож буду, - продолжал говорить он.
– Хотя что сторожить-то? Народу у нас нету, одни старухи вон остались, человек тридцать, свой век доживают… Да я у них навроде пастуха… А?… Сейчас к Антонине пойдем, она здесь рядышком проживает, в двух шагах.
Староста храма Антонина Павловна оказалась крепкой на вид, румяной старушкой без единого седого волоса. Она обрадовалась гостям и тут же усадила их за стол.
– Матушка, сегодня сочельник, можно и без обеда обойтись, - попытался отказаться отец Дионисий, но та и слушать не стала.
– Как же это, с дороги-то?… Я вам обеда не предлагаю, а поужинать следует. Для подкрепления сил, значит.
– Она поставила на стол пузатый электрический самовар и стаканы в голубых подстаканниках.
– Помню, мама-покойница говорила: не поужинавши, легче, а поужинавши, лучше. Или не так?
Все засмеялись.
– Так, так.
– Ну и рассаживайтесь, кому где нравится. Помолимся, чайку попьем, а там, глядишь, и на службу пора. И ты садись, Евдокимыч, - пригласила она сторожа, - погрей душу.
Бородач отказался и ушел, сославшись на топящуюся в храме печку, которую, дескать, опасно оставлять надолго без присмотра. Бабушка Антонина успевала угощать молодежь чаем с сухими, твердыми, как камень, баранками и рассказывать о делах церкви. Прихода давно уже в Сосновке не было: народ, что помоложе, разъехался, а тут в райцентре открыли церковь да в соседнем большом селе молитвенный дом - в Сосновский древний храм ходить стало некому. Некоторое время здесь служил старенький иеромонах Агафангел, но и того куда-то перевели за бедностью прихода.
– Ничего, - говорила Антонина Павловна, прихлебывая с блюдца бледный чай.
– Ничего. У Бога милости много. Он нас, грешных, не оставляет - вот на праздники батюшку пришлют, мы и рады-радехоньки - в церкви службу справим. Да… Нужда научит калачи есть.
– А сколько Вам лет, бабушка?
– спросила Валентина.
– Немного, милая, девятый десяток с Воздвиженья пошел, - так же весело ответила хозяйка и обратилась к отцу Дионисию.
– Как, батюшка, служить будем, водичку-то когда освятишь?
– С вечера освятим. И ночью после литургии, конечно, - ответил отец Дионисий.
– У вас есть кому на клиросе петь?
– Откуда, батюшка? Псаломщица, правда, есть, она у нас и по покойникам читает и молебны мирским чином ведет, когда праздник случится без священника, и панихиды в родительскую поёт, слава
– Ну, сегодня мы с хором будем, - отец Дионисий показал на раскрасневшихся после чая Валентину с Татьяной.
– По всем правилам.
– Ой, хорошо-то как!
– обрадовалась старушка.
– Так пойдемте пока в церкву, я все покажу. Скоро уж народ соберется, надо свечи приготовить. Хоть и не свечка перед Богом ставится, а душа, однако и без свечей на службе нельзя - чай, не басурмане!
На улице было темно, хоть глаз выколи. Но это только поначалу, со света. А потом стало видно и дома, и деревья, и темнеющий за ними храм, и узкую тропку вдоль деревенской улицы среди высоких сугробов. В редких окнах горел свет, остальные дома стояли черные и угрюмые, словно мертвые, да они такими, собственно, и были без людей. Здесь, за городом, небо казалось огромным и низким, по нему, как по черному бархату, рассыпались яркие звезды, похожие на елочные игрушки. Под ногами крепко хрустел снег.
Евдокимыч все еще топил печь. В храме стало заметно теплее, и немногочисленные прихожане сгрудились у печки не столько, пожалуй, погреться,
сколько послушать сторожа. Он сидел на низенькой скамеечке, картинно отставив ногу, обутую в огромный рыжий валенок, в одной руке держал кочергу, другую, с вытянутым указательным пальцем, поднимал вверх и что-то говорил.
– Ишь, вещает!
– кивнула Антонина Павловна.
– Он у нас любит вещать. Начитается книжек и давай проповедовать, хоть хлебом не корми. Такой уж есть.
– Она вздохнула.
– А других-то и нету - последний мужик в Сосновке. Летом, конечно, наезжают, а зимой - он один. И швец, и жнец, и на дуде игрец.
Отец Дионисий познакомился с псаломщицей Надеждой, худой строгой женщиной лет шестидесяти в темном платке.
– Вот, Вам в помощь, - представил он ей Валентину и Татьяну.
– Могут петь и читать.
– Хорошо, - только и сказала та и, посмотрев на девушек долгим взглядом, словно не веря, что такие молодые и современно одетые девицы могут что-то делать в церкви, стала готовить на клиросе книги.
Служить решили вечерню с присоединением чина великого водоосвящения, как и положено, так как Крещенский сочельник пришелся в этом году на субботу. Алтарь показался отцу Дионисию тесным, да еще справа от царских дверей стояло старое кресло, на котором сложены были облачения всех цветов; оно занимало много места, но и убрать его не удалось, потому что облачения хранить, кроме как в алтаре, было негде. Отец Дионисий вздохнул. "Ладно, - подумал он, со своим уставом в чужой монастырь не ходят, мое дело - отслужить".
Без дьякона и без алтарника служить было непривычно - тут тебе и ек-тиньи, и возгласы, и частички из просфор надо вынуть. Ладно, что кадило раздувала за пределами алтаря сама староста и подавала всегда безошибочно вовремя. Наконец запели "Глас Господень на водах…", и отец Дионисий, открыв царские врата, вышел на середину храма, где Евдокимыч уже приготовил большой сосуд с водой. Вокруг него стояли полнехонькие банки, пластиковые бутылки, старинные ведерки и даже две зеленых эмалированных кастрюли.