Журнал Наш Современник 2009 #3

Журнал Наш Современник

— Слётки, — неожиданно для себя сказал Глебка.

— Кто? — не поняла она.

— Ну, знаете, птенцы слетают из гнезда, а силенок пока нет. Вот их и гробит кто попало…

— Слётки, — задумчиво повторила она и кивнула. — Верное слово.

— Их всё наш Борис охранял, этих слёток, — прибавил Глеб.

— А! Твой брат. Ну, привет ему. Сильная личность. Как он там во Франции-то? Звонит? Пишет?

Опять Глебку будто кто в поддых шарахнул. В который раз за какие-нибудь два последних дня.

— Почему во Франции? — спросил он, чувствуя, что холодеет.

— Да

у нас на него запрос был. Он там гражданство получал. Теперь можно иметь двойное гражданство, понимаешь? Консульские запросы, то-сё, обычное дело. Подтвердили его геройское прошлое. Постой! А ты что, не знаешь?

Глеб молчал. Надо остановиться и подумать, что ответить. Но все-таки сломался, это же была Ольга. Покачал головой.

— Не проблема, — успокоила она, — наверное, не хочет тревожить, пока дело не решено. А служит он во Французском легионе! Это-то, надеюсь, знаешь?

Глебка кивнул, завороженный.

— Поразительная история! — воскликнула она, заводя мотоцикл. — Прощай, Глеб! Вернее, до свидания! Глядишь, когда-нибудь и где-нибудь!

Она поддала газу и исчезла. А Глебка как стоял, так и сел в траву. Борик во Французском легионе!

8

Он домой не шел, а бежал, и готов был прямо с порога крикнуть, что Борис жив, что его эвон куда занесло! Как это получилось — не известно, но он жив, и это самое главное, пусть даже он называется тайно Муслим, что значит мусульманин.

"Он жив, он жив", — толклось в голове у Глеба, но, переступив порог, он все-таки ничего не сказал. Дома было тихо, ясно, обыкновенно, мама и бабушка о чем-то переговаривались негромко, жили своей, привычной жизнью, ровно и просто. Так ровно тикают часы, и пока они идут, никто ничего не замечает. Все спохватываются, когда наступает полная тишина.

Глебка поел, уселся за компьютер, без труда нашел сайт про Французский иностранный легион. Вывел текст на бумагу, уселся под лампочку конспектировать.

Надо же, этот легион был образован в 1831 году! Еще годков двадцать, и вот он, юбилей — 200 лет, ничего себе! Удивился, что так легко туда попасть можно — взять туристическую путевку в Париж, там "сдаться", как они говорят, и переехать куда-то под Марсель. Трудно испытания проходить, всякие тесты, а три километра надо пробежать за 12 минут. Интересно, за сколько он сегодня свой километр отмахал, всего-то один? Надо бы трени-

роваться, в любом случае не помешает. А как это звучит: "Легион — моя семья", девиз для тамошних бойцов! И как, поглядеть бы, выглядит топор и фартук грубой кожи почему-то оранжевого цвета — их дают тем, кого зовут пионерами, и кто отслужил там аж 25 лет! Но попробуй-ка!

Глеб читал и перечитывал странички, подчеркивал карандашом интересные места и все к себе примерял, между прочим, не к Борику — он-то справится! А я, если что? Да что я, куда там — для всех таких подвигов надо же в армии отслужить, это самое малое, а у него плоскостопие — вот и все…

Утром

он поехал в большой город. Думал, не позвать ли погодков, но потом переиначил. Ведь он хотел увидеть этого Власа или хотя бы мальчишек, сидевших с ним в "обезьяннике". Что с ними стало? Их, конечно, выпустили, он не сомневался. Ведь они несовершеннолетние. Но за хулиганку и их судят, отправляют в колонии для такой братвы. Кто их защитит? Как поведет это дело следователь?

Он опять устроился в той самой кафешке, все та же малолетняя официантка принесла ему бокал с кока-колой, льдом и соломинкой. Все так же гомонил, двигался народ по бульвару.

Глеб не знал, где и как разыскать бритых, то есть — стриженых. Это тогда, вечером, они все вырядились в черное, какую-то выдуманную играли роль, а сейчас? По улице прошли двое пацанов такого стиля, с какими-то цацками в ушах и одетые как клоуны, в цветастые рубахи — нет, не похоже, что скины.

Он просидел почти час, выпил две колы, и тут в голову пришла дерзкая мысль: а что, если?… Он даже взопрел от собственной отваги, сердце заколотилось. Расплатился, встал и пошел в ту самую милицию, где провел необычную ночь. Ноги сами вели по не очень счастливой дорожке, зато как он шел! Будто человек, спешащий по важному делу. Например, какой-нибудь практикант из милицейского училища.

Он даже через ступеньку перепрыгивал, в дежурку поднимаясь. На вахте — повезло! — был тот самый капитан, и он его сразу признал, ментовская душа.

— А, — сказал, не удивившись, — брат героя! По какому случаю?

— Здесь Андрей Николаевич, товарищ капитан? — вежливо произнес Глебка.

— Здесь, — запросто и не чинясь ответил капитан, — номер кабинета помнишь? Давай!

Глеб вошел в коридор, идущий от дежурки, нашел нужную дверь, постучал и заглянул.

Андрей Николаевич воззрился на него, как на восьмое чудо света, даже рот приоткрыл:

— Ты, Горев? И какая нелегкая… — он осекся.

— Легкая, Андрей Николаевич. Можно?

— Заходи, — он кивнул на привинченный железный стул, и Глебка опять его пошатал — боятся, что этим сидением да по голове? Улыбнулся.

— Андрей Николаевич, — спросил Глебка, утишая дыхание, — извините, что я вас лично спросить надумал. Я же школу закончил, и ничего мне в голову не идет. Вот я и хотел спросить: вы юридический институт закончили или что-нибудь специальное, милицейское?

Тот усмехнулся. Проговорил:

— Да уж! Когда ничего в голову не идет, вспоминают про милицию.

— Вы извините.

— Да чего там, — он достал сигарету, закурил, пустил в сторону струю дыма. — И я тоже так рассудил когда-то. И вот сижу тут, пишу эти несчастные бумажки, разбираюсь с мальчишками вроде тебя.

— Все мужчины были когда-то мальчишками, — приобиделся Глеб, не собираясь задираться.

— Ты прав, извини.

— А что с теми, с другими? — спросил нахально Глеб, ведь, может, тут есть какая-нибудь следственная тайна или еще что? Но следователь не рассердился, сказал обычным голосом: