Журнал Наш Современник №7 (2004)

Александр КАЗИНЦЕВ

ПУТЬ ФИЛИППА [1] 1

Это не распродажа, это — ликвидация!

Так кто же такой Филипп? Статья уже перевалила за середину, а о нем ни слова. Сейчас скажу. Читатели любят загадки, кроссворды и прочий интеллек­туальный хлам. Вот я и решил потрафить: пусть погадают!

Филипп — предпоследний царь Македонии. Великой империи античности, сегодня известной лишь завоеваниями Александра. С гибелью полководца,

дошедшего аж до Ганга, его гигантская держава сложилась, словно карточный домик. Но сохранилось историческое ядро, земля предков, откуда выходили покорять ойкумену македонские государи.

Сравнительно небольшая страна между Балканами и Пелопоннесом. И все равно она была крупнейшей в Греции. “Ближнее зарубежье”, вчера еще входившее в империю, дробилось на множество городов-государств — полисов.

Полисы постоянно ссорились. А неподалеку уже возвышался Рим — новая сверх­­держава античности. Разругавшись с соседями, греческие царьки спешили к заступникам. Кто-то, по привычке, в македонскую Пеллу, наиболее дально­видные — в Рим.

В Вечном городе обиженных принимали охотно. Там уже вызрело решение окончательно сокрушить некогда могущественного соседа. Нужен был предлог, и драчливые жалобщики оказались кстати.

Римляне заступались за “маленькие, но гордые” полисы. Те в воинст­венном экстазе сжигали несколько соседских хижин, а погорельцы спешили к Филиппу: “Надежа-государь — защити!” Он высылал отряд. Римляне — свой.

Так началась одна из самых трагических хроник античности, закончив­шаяся гибелью Македонии. История агонии — мучительной и унизительной. О ней рассказал нобелевский лауреат Теодор Моммзен в классическом труде “История Рима” (русский перевод — СПб.,1993).

Устав от чтения газет и сообщений из Интернета, я раскрываю эту книгу, и мне кажется: она о наших днях. Н а ш е й трагедии.

Рим с демонстративной заботой опекал своих союзников. И столь же показательно наказывал македонских. Филипп, в отличие от наших власти­телей, — читатели, полагаю, догадались, куда я клоню, — был прирожденный государь. Гордый, решительный. Он принял (не мог не принять!) вызов. Началась война. Новая империя, разумеется, оказалась сильнее старой. Филипп был побежден, но сохранил трон и царство.

Лучше бы ему было погибнуть! Теперь лилипуты-соседи задевали уже не союзников Македонии, а бывшую метрополию. Слабые и трусливые, когда они чувствуют за спиной поддержку громилы, проявляют чудеса мстительной изобретательности. Моммзен пишет: “...Греческие племена, прежде трепетавшие перед ним (Филиппом. — А. К. ), поняли, что македонский царь не пользуется расположением Рима, и начали непрерывно досаждать ему самым обидным образом: против македонян постановлялись специальные законы, возбуждались постоянно несправедливые споры из-за таможенных пошлин, пограничных земель и т. п. По условиям мира cпоры эти должны были разрешаться римским сенатом, и они разрешались всегда против Филиппа...”.

Но хуже всего приходилось полисам, сохранившим верность Македонии. Они стали державами даже не второго, a третьего разряда. Их притесняли все кому не лень. Конечно, сохранению союза с Пеллой это не способст­вовало. Когда Филипп остался один, начались приготовления к новой войне. Царь умер, не успев увидеть ее начала, а за ним и крушения Македонии. Римляне разделили ее на четыре части, а затем сделали своей провинцией. Этой участи не избежали и полисы,

помогавшие Риму притеснять ослабевшего соседа.

* * *

Американцы любят изображать себя преемниками Рима. Исторически эти претензии беспочвенны. Но в политике США и впрямь многое позаимст­вовали у античной сверхдержавы. В частности, освоили роль мирового арбитра, чье посредничество зачастую страшнее — и эффективнее! — чем война.

В начале XX века Соединенные Штаты принудили Испанию уйти из последних заморских владений. И заняли ее место. После Второй мировой войны Вашингтон установил “особые” отношения с Лондоном. И как-то так вышло, что Британская корона теряла одну за другой колонии-жемчужины, а американцы — находили. В 50-х “тихие американцы” появились в Сайгоне — тогда французском. Вскоре французы ушли, а Соединенные Штаты оккупи­ровали Южный Вьетнам.

В конце столетия очередь дошла до нас.

На Стамбульском саммите ОБСЕ 1999 года Россия под давлением Запада обязалась вывести военные базы из Грузии и Приднестровья. Начался последний этап демонтажа советского наследия.

Для кого-то слова о наследии — риторическая фигура. Для Приднестровья — это живая реальность. И сегодня, приезжая в Тирасполь, будто переносишься на 15 лет назад. Не знаю — как кому, мне нравится. Бедновато, нет иномарок, неоновых вывесок, зато нет и безработицы. Нет бомжей. Нет вызывающего контраста между богатством и бедностью.

“Самопровозглашенная” республика, как ее уничижительно именуют в российских СМИ (будто существует какой-то иной, более “легитимный” способ установления суверенитета!), всегда была нелюбимой дочкой официальной России. Законной — около 100 тысяч жителей крошечного государства имеют российское гражданство, но нелюбимой. С малолетства “отданной в люди”. И все-таки, когда в 92-м мачеха Молдова вознамерилась окончательно погубить ее, Москва заступилась...

Об этой истории я знаю из первых рук. А потому на время отложу объективистский стиль и расскажу о ней так, как слышал. Со ссылками на свидетельства очевидцев и личные впечатления.

О том, к а к и м о б р а з о м решалась судьба Приднестровья, мне рассказал Сергей Бабурин. В те дни он был одним из лидеров Верховного Совета и оказался свидетелем двух разговоров, изменивших опасное развитие событий. “Ельцина в Москве не было, — вспоминал Сергей Николаевич, — и за главного остался Руцкой. Надо отдать ему должное — он нас (делегацию Верховного Совета. — А. К. ) принял сразу. Посадил за стол, принесли чай, а он в это время разбирался с ситуацией в Приднестровье… Руцкой дает жесткие указания: если полетят самолеты (молдавские. — А. К. ) бомбить мост в районе Бендер — орудия на прямую наводку, сбивать к такой-то матери... Потом приказал соединить его с президентом. Доложил о ситуации, о принятых мерах. И говорит: Борис Николаевич, надо срочно звонить Бушу, чтобы нам разрешили занять твердую позицию в Приднестровье” (рассказ Бабурина я цитирую по тексту моей беседы с ним, опубликованной в “Нашем современнике”, 2003, № 10).

Прошу читателей запомнить слова: “Надо срочно звонить Бушу, чтобы нам разрешили...” Они станут ключом ко всему, о чем говорится в этой главе.

Впрочем, и вся зарисовка предельно выразительна. Так-то — с чайком, под генеральские матерки, решалась судьба земли, поистине священной. Сколько раз она была полита русской кровью! Берега Днестра видели совет­ских маршалов, царя Александра Освободителя, Потемкина, Суворова, Петра... На рубеже 90-х Приднестровье оказалось разменной картой в руках временщиков.