Журнал «Полдень XXI век» 2010 (№ 7)

Коллектив авторов

Зато каждый день я расспрашивал ее обо всем. О детстве, о школе, о политиках и актерах, о религиях и обрядах. Она рассказывала, а потом ночью зарывалась в учебники – чтобы лучше объяснить мне еще что-то.

И чем дальше мы заходили в беседах, тем четче я понимал, что я чужд этому миру. Понимал, почему простые заклинания не работали, почему обереги не защищали. Я разговаривал с госпожой контр-адмиралом, сделав ее своим проводником в эту реальность, как проходил в свое время через мертвых в загробный мир. Постепенно беседы стали откровеннее, и она уже

не удивлялась моим вопросам.

– Зоофилия – это когда с животными, педерастия – это когда мужики с мужиками, некрофилия – это когда с мертвыми.

– Глафира Владимировна, я понимаю, почему нельзя с животными, логичен запрет на однополые отношения, но почему нельзя с мертвыми?

Как она меня тогда выпорола. Из лучших побуждений, чтобы пацан – я то есть – накрепко запомнил, что с мертвыми – никогда.

Посмотрела бы она на меня того, прошлого, когда я ложился рядом с женским трупом, чтобы узнать, как ее убили. Кто убил. Зачем. Чтобы предотвратить подобные преступления.

Полюбовалась бы она, как жены провожали мертвого вождя и как потом – не всегда, но бывало – рождались посмертные дети, любимцы богов, талисманы народа, переданные из-за грани.

Разные культуры. Разные стандарты. Разное отношение к смерти, к жизни, к любви и к свободе.

Четырнадцатый день рождения я встретил верхом на моноцикле – всю ночь мы с Рыжим, Матвейкой и Рогером Палычем носились по Костроме, четыре раза переезжали через мост, а под утро Матвейка заявил, что знает настоящую круть, – и мы, уставшие уже и пьяные скоростью, понеслись за ним по рельсу воздушки над Волгой.

И Палыч не доехал до туннеля двадцать метров – убрался со скользкой рельсины вниз, то ли гироскоп не сработал, то ли он сам снял автоматику и резко вильнул.

Мы объехали кругом – он лежал на берегу, с распоротой лодыжкой, и орал нам издалека:

– Только МЧС не вызывайте! Только не вызывайте, у всех проблемы будут, сами справимся!

– Шаман, у тебя есть аптечка? – Естественно, ни у Рыжего, ни у Палыча, ни у Матвейки ничего не было – обормоты, дети, с которыми вроде как ничего не случается. Еще и МЧС не вызывать!

– Есть, – я вскрыл сидушку, извлек кокон аптечки. – Лежи, дурак, не дергайся! Сейчас посмотрю, сам справлюсь или придется искать кого получше.

Лейбинт развернулся лентой, я протянул его через сгиб своего локтя, напрягая бицепс в такт пульсу. По внутреннему ощущению стало ясно – получится. И действительно, едва прикоснувшись к ноге Рогера повязка встала идеально, кровь остановилась.

– Ну чего, пойдем? – бодро поинтересовался инвалид.

– Куда тебе идти, безногий? – коротко взглянув на меня, спросил Рыжий. – Крови вон сколько натекло. Нам трицикл нужен, отсюда тебя вытаскивать.

– Байкеры у торговых рядов, – выдал мысль Матвейка. Говорил он нечасто, но почти всегда по делу. – Точно помогут, правда, могут обратку спросить, ну это уж святое дело.

За байкерами поехал Рыжий – он у нас вроде командир, ответственный за всех, ну и контакты:

с внешним миром тоже на нем.

Обернулся за двадцать минут, на следующем за ним трици-кле сидел тощий байкер в зеркальной защитке. Он снял шлем – это была девушка.

– Ну что, малолетние инвалиды, кому нужна помощь мамы Марты?

Она легко спрыгнула со своего агрегата, машинка приподнялась над землей.

– Кто лейбинт накладывал? Молодец, рука у тебя легкая, даже зашивать не надо будет. Грузите ко мне, только аккуратнее, дай я гравифазу поправлю, выставлю ниже.

Грузили Рогера две минуты – и еще десять двигали так, чтобы ему удобно было. Угораздило же!

– Этот – с нами, – ткнула Марта в меня, – остальные свободны.

Я держался позади. Байкерша ехала, не нарушая, но довольно резко – с наклонами на поворотах и прыжками через лежачих полицейских. Сдали Рогера Палыча на руки старшей сестре, окинувшей Марту недобрым взглядом, вышли во двор, и обладательница полноценного осевого байка закурила.

– Ты странный, – заявила она, выдохнув дым. – Сильный и хитрый. Сколько тебе?

– Четырнадцать, – ответил я, лишь отчасти слукавив.

– Яйца небось звенят, – усмехнулась она. – А?

– Хамить не хочу, извиняться не за что, предложения к разговору не вижу, – спокойно ответил я.

– Поехали на Волгу, целоваться, – внезапно предложила Марта. – Там сейчас рассвет по туману идет.

В свои девятнадцать она потрясающе целовалась. А за попытку лапать она легонько дала коленом, и я почувствовал – точно, звенят.

Глафира Владимировна Марту невзлюбила с первого взгляда. Впрочем, родители байкерши отнеслись ко мне еще хуже – девке замуж пора, а она нюни с детьми разводит!

О том, что я собой представляю, она узнала на третьем свидании. Не знаю, что это было – какая-то женская магия или мои собственные гормоны, но выложил я все как на духу, и она поверила. Не во все, с оговорками, но – поверила и при этом поняла, что рассказывать подобное кому-то еще – последняя глупость.

– Проще всего назвать мой статус «шаманом», хотя так же близко – «следователь», «священник», «психолог». Мой учитель дал мне только общее направление, все тонкости я находил сам, будто щепку кинули в ручей, и она поплыла к реке, а потом к морю. Не было других вариантов – разве что если бы я оказался совсем тупым, прибился к берегу или зацепился за корягу.

Я пошел дальше учителя, он вроде как курировал одно племя и умер малообразованным, я перед смертью контролировал группу племен. Я наложил на себя связывающее заклятие, оно не давало духу покинуть тело и уйти за грань. После смерти я должен был дождаться благоприятного стечения обстоятельств, помочь какой-либо семье зачать ребенка. Сложно объяснить, в русском языке нет нужных понятий – я не мог войти в беременную женщину, не мог родиться у семьи, у которой и так был бы ребенок. Я мог появиться вновь, только если женщина хотела ребенка, но по каким-то причинам у нее не получалось.