Журнал «Приключения, Фантастика» 5 ' 95
Шрифт:
Иван резко выбросил влево руку, намереваясь отшвырнуть от себя гнусного гаденыша, сбросить его с дивана. Но рука рассекла воздух.
Авварон, как ни в чем не бывало, сидел на красивом резном столе у окна. Сидел, чесался под рясой, сопел, хлюпал. И поглядывал искоса.
— Убирайся прочь! — потребовал Иван.
В руке у него, на ладони, лежала рукоять — только сожми, и вырвется, засверкает всеми цветами радуги харалужное лезвие меча — непростого меча, рассекающего живую и неживую плоть. Иван смотрел на рукоять и ждал. Что поделаешь! Опять эта комната. Опять лютый враг в ней. Так уже было. В прошлый раз он вышел победителем из жестокой схватки, он сумел отправить в ад бывшего министра обороны, выродка, предателя, подонка, убийцу. Что будет сегодня?
— Горячий, горячий ты, Ванюша, — просипел негромко и укоризненно Авварон, — а ведь я к тебе, повторяю, ты, небось,
— Паяц! Скоморох! — Иван криво усмехнулся, думая, а стоит ли об эдакую гадину поганить добрый меч. Там, снаружи, гибли люди — добрые, умные, честные, чистые. А он тешил беса, он не мог изгнать его ни из этой тихой комнатушки, ни из себя самого.
Авварон понял, что рубить его и вообще обижать пока не будут. И снова уставился на Ивана двумя желтушными выпученными глазами-сливинами, уставился, будто захотел заворожить, подавить тяжким, свинцовым взглядом.
— Не скоморох я, Ваня, — заговорил он без обычной гугнивости и картавости, — не скоморох. И ежели кого мечом сечь собрался, так секи самого себя. Ты во всем виноватый. Ты! Ты был разработкой особого отдела Синклита, тебя забросили в Пристанище неспроста, понимаешь? Не делай вида, что ты совсем бестолковый, сейчас ты все понимаешь. И тогда ты кое-что понимал! Ты помнишь тех людей подо льдами? Ты звал их про себя «серьезными», ты думал, они и есть тайные правители мира… Да, они вершили большие дела, но правили миром другие, те, кого мало кто видел, а ежели и видели, так принимали совсем за других. А «серьезные» были подставкой, марионетками. Серьезными, солидными, весомыми, но марионетками. Смекаешь? И сама разработка, по которой тебя, Ванюша, на мытарства обрекли да закинули к черту на рога, другими была подброшена в особый отдел, нами, Ванюша, ежели говорить попросту. Они на скелетик только мясца нарастили, технически подработали да запустили. И все, мой милый друг и любезный брат, пойми это, все, что с тобой приключилося от тех дней стародавних и до дней нынешних, с тобой и с вашей колонией земных слизней, все было спланировано, запрограммировано от начала до конца. Ты тогда поверил, будто бы вложенная в тебя сверхпрограмма — это всего лишь Первозурга ликвидировать да кой-чего из Пристанища уволочь. А все было сложнее, Ванюша… Тихо, тихо! Не ерепенься ты, не дергайся, родимый, вот дослушаешь, тогда и махать своим кладенцом будешь. Или правда глаза колет?! Слушай! Слушай, Ваня! Другой тебе вот так, начистоту, не выложит всей правды-матки! Ты шел по наводке! Были всякие непредусмотренные мелочи и сбои, это ерунда, говорить не об чем, но в главном ты шел по наводке, по плану — шел вот к этому самому дню! Ты был нашим биороботом, родимый. Ты был великолепным зомби! Иногда тебе даже давали волю — пошалить малость, показать удаль молодецкую… вот ты и давал шороху! Это была операция, каких ни тот, ни этот свет не видывали! Блестящая операция! В несколько жалких лет мы сломали все земные барьеры! Мы пришли сюда! А ты, Ваня, нам не просто помогал, это ты нас вел, ты, родимый! Вот за это тебе в ножки и кланяюсь! За это поклоны и бью, терпя несправедливость и оскорбления. Но только не зазнавайся, не впадай в гордыню, Иван. По глазам вижу, избранным себя ощутил, избранным! А это нехорошо! Разработка ты отличная, и ребятушки из сектора Подавления Восточных Провинций расстарались, и ты сам не оплошал. Но запускали, уж не обессудь, не одного тебя. Никто ведь знать не знал, что именно ты героем-то окажешься, наверх вылезешь. Запустили сразу и поочередно по разработочке этой сто сорок семь добрых молодцев, Ванюша, подобных тебе, да-а, именно столько со старта ушло, чтоб на финише один-единственный всю земную шарагу вашу раздолбал в пух и в прах да нам дверцу открыл…
— Молчи, паскудина!
Иван вскочил на ноги. Сверкающий, переливающийся огнями меч взметнулся над черным уродцем, восседавшим прямо на столе. Ивана трясло неудержимо. Он был близок к истерике. Но он не мог ударить. Не мог. Он пыл будто заворожен, околдован. Бред! Это все бред! Туман плыл перед его глазами. Если колдун-крысеныш, поганый бес, вновь одолевший его, не врал хотя бы на тысячную долю, он, Иван, не заслуживает ни малейшего прощения, это конец! страшный конец! в стократ хуже, чем просто смерть, чем самая ужасная и страшная смерть!
Авварон тяжелых глаз, в коих открылась вдруг сама черная потусторонняя бездна, не отвел.
— Чего ж молчать-то теперь, — проговорил он скорбно, себе под нос. — Молчи —
Меч сверкнул ослепительной молнией. Старинный дубовый стол ручной работы развалился на две половины. Иван резко обернулся, будто ожидая удара в спину. Но удара не было.
Черный и согбенный Авварон вновь сидел за пыльным, мутноватым стеклом аквариума. Сидел и печально покачивал головой.
— Зря ты так, Ваня, зря. Ну чего ты добьешься зарезав еще одного своего брата, ну чего?! Ты оглянись вокруг себя — на любые земли и страны. Ведь это ты завалил их горами трупов, это ты загубил миллиарды собратьев по всем обитаемым земным мирам, а особливо на самой Земелюшке многострадальной. Разве не так?
— Ты все врешь, нечисть, — еле слышно ответил Иван. Он снова сидел на диване, сидел, не глядя в сторону навязчивого беса, зажав уши руками, сотрясаясь в крупной, рваной дрожи. Ему было тяжко, несказанно тяжко. Почему все вдруг обрушилось на него, на него одного?! Где остальные? Где его друзья-соратники? Где они?! Или за все придется отвечать ему и только ему? Перед кем отвечать?! Перед собой… перед Создателем. Невыносимо тяжко!
— Да, да, Ваня, ты устроил бойню людишкам, еще до того, как мы пришли сюда, ты умножил зло, его стало в тысячи крат больше. Ты, родимый, так шарахнул по южному полюсу, что Земля содрогнулась и платформы материков полопались. Ты ведь знал, что ты делаешь… ну, сруби еще одну голову! Вырви язык, говорящий правду! Утешься!
— Заткнись!
Иван сомнамбулически подошел к стеклянному шару, поднял его. Потом вместе с ним опустился прямо на ковер. Снаружи, с улицы и со стороны кабинета, доносился шум. Наверное, бой шел уже там, совсем близко, да, они пришли, они пришли на Землю, они добрались и до него. Это гибель. Это конец цивилизации. Это конец всему!
— …пусть тебе не жалко было людишек, мне их тоже не жалко, двуногий тупой скот. Но ведь ты знал, Ванюша, не скрывай, знал, что за многие века те, кого ты называешь выродками, скупили и захапали все сокровища вашей земной культуры, все картины, статуи, подлинники рукописей, бесценные шедевры… все, что создало человечество за тысячелетия, скупили и вывезли в свой антарктический подземный дворец-город. В прочих городах и музеях остались только копии, копии — везде, повсюду. И ты одним ударом уничтожил достояние человечества, то, чем вы гордились, что берегли веками, из столетия в столетие! Ты разрушил города по всей планете, ты сеял ужас, смерть, глад и мор! Твой путь был выстлан грудами человечьих костей и залит морями крови. Ты ненавидишь тех, кто пришел следом, ты ненавидишь нас, тех, кто насыщается ныне жертвенной кровью низших существ по всей вашей Вселенной?! Но ты сам разбух от нее, ты сам поглотил се столько, что нет меры поглощенному. Ты пролил ее больше, чем любой из них! — Авварон ткнул корявой рукой в сторону окна, за которым шла бойня. — Ты один из них. Да, Иван, не пеняй на зеркало. Свершилось Предначертанное Извне. Оно и должно было свершиться. Пристанище вошло на Землю. И ты стал одним из нас. Да, мой любезный брат, я не зря тебя так величаю, ты заслужил право называться так, ты из разряда низших и подлых предсуществ переходишь в разряд иной, высший. Тебя ждет Воплощение!
Иван почти не слушал страшного демона преисподней, гнусного и жестокого Авварона Зурр бан-Турга в Шестом Воплощении Ога Семирожденного. Он сидел на полу, сосредоточенно вглядываясь в стеклянный шар и ничего не видя внутри него, кроме мути силовых полей, из которых невозможно выбраться.
— Где этот червь? Где эта гадина?! — глухо, будто у самого себя, спросил он. Ничто внешнее уже не проникало в его уши, в его мозг.
Ответ прозвучал столь же глухо и безнадежно:
— Он внутри тебя.
Эпилог
Уход
Нет выхода сильному духом из самого себя. Ибо только он сам себе и тюрьма, и каторга. Трудно бежать из таких застенков. Исступленно мечется узник во мраке своего заточения, ощупывает изодранными в кровь ладонями угрюмые, холодные стены, бьется грудью о камни, стенает и ропщет. Открыто перед ним множество щелей, змеятся тропки, вьются лазейки… Но нет выхода, не всякая щель выход. Ибо не может встать на колени, предать себя и верящих в него, не может пасть на брюхо и червем выползти в щель. Сильный духом. Человек!