Шрифт:
Добро на благополучный исход
Аэродром еще утопал в дремотном полумраке, а небо с востока уже светлело голубизной, когда лейтенант Сергей Градов выровнял свой истребитель строго по осевой линии бетонки, зажал тормоза. Самолет мягко качнулся на нос, замер. Короткий доклад о готовности к взлету, еще более короткое «Разрешаю» руководителя полетов, и вот уже двинут вперед до отказа рычаг управления двигателем. Истребитель задрожал от напряжения, словно ему
Сергей отпустил тормоза, включил форсаж двигателя и тотчас почувствовал легкий толчок в спину. Бетонные плиты стали сначала медленно надвигаться на самолет, потом заспешили, ускорили свой бег, и вот они уже совсем неразличимы, только сплошная серая лента, обрамленная сочной зеленью, неслась навстречу. Истребитель приподнял нос и на мгновение будто завис неподвижно: исчезла — не кончилась, а словно провалилась вниз — взлетная полоса. Убрав шасси и закрылки, накренив самолет для разворота, Сергей посмотрел на землю, оглянулся назад. Чуть поодаль от взлетной полосы шахматными клетками чернели крыши домов военного городка, среди них он без труда отыскал свой дом...
Тонкая полоса света, очертившая линию горизонта, с набором высоты быстро расширялась, меняя цвет от бледно-розового до золотистого с красноватыми прожилками. Краснели перистые облака.
Градов занял свое место в строю эскадрильи и стал разглядывать проплывавшую под крылом тайгу, изрезанную во всех направлениях речками, испещренную блюдцами озер, плешинами болот и гарей, лишенную малейших признаков человеческого жилья.
Но вот тайгу скрыла волнистая облачная гряда. Когда облака кончились, Сергей отметил про себя, что тайга как-то изменилась, будто посветлела. Не сразу понял — земля еще покрыта снегом. Получалось, что эскадрилья догнала отступающую на север зиму. Он взглянул на карту: пройден последний рубеж возможного ухода на запасной аэродром...
Когда командир эскадрильи подполковник Соколов доложил на «Лакомку» — аэродром назначения — о начале снижения, Градов подумал, что вот и заканчивается полет, от которого он ждал чего-то необычного, а на самом деле все прошло так обыденно и быстро. Только и дела, что далеко от своего аэродрома улетели да садиться придется на незнакомую полосу.
«Лакомка» приняла доклад комэска, но сама почему-то медлила с выдачей данных на посадку. Комэск Соколов снова запросил у «Лакомки» прогноз, и ему ответили, что неожиданно пришел снежный заряд и, по мнению метеорологов, будет он над аэродромом не менее получаса. Сергей тут же взглянул на топливомер и прикинул: самолеты смогут продержаться в воздухе не более пятнадцати минут.
Пока высота была большой, серая бесформенная пелена у земли в том месте, где должен быть аэродром, не казалась такой неприглядной, чтобы вызвать серьезную тревогу. Но по мере снижения самолетов видимость становилась все хуже.
И Соколов заволновался. Когда решался вопрос, лететь молодым летчикам на север или нет, ему удалось отстоять точку зрения — лететь! И вот теперь выходило, что он слишком много на себя взял, недооценил крутой характер погоды в этих местах. Достаточно ли лейтенанты подготовлены психологически к такому испытанию?
— Я — «Семьсот одиннадцатый»! Всем увеличить дистанцию.— Голос Соколова прозвучал твердо.— Посадка с прямой, заходить, как под шторкой, строго по приборам. Я буду садиться первым.
Теперь все внимательно слушали радиообмен Соколова с руководителем полетов. Вот командир уже на посадочной прямой, подходит к дальнему приводному радиомаяку. «На курсе, на глиссаде» — это помогает земля. Соколов доложил высоту прохода ближнего приводного радиомаяка, и в эфире установилась тишина: все напряженно ждали, когда комэск скажет, что видит посадочную полосу. Наконец под общий вздох облегчения прозвучало: «Полосу наблюдаю, сажусь!»
Потом заходил на посадку следующий, и все слушали его радиообмен, но прежнего напряжения уже не стало. Может, оно несколько прибавилось, когда очередь дошла до молодых летчиков. Градов садился последним. Он уже подходил к расчетной точке разворота на посадочную прямую, нажал рычаг выпуска шасси, но обнаружил, что не горит зеленая лампочка, сигнализирующая о выходе правой стойки. «Может, просто лампочка перегорела?» — пришла в голову первая мысль, но тут же вспомнился странный, едва заметный толчок в районе правой плоскости, который он ощутил во время взлета. По спине пробежал предательский холодок... Надо было доложить о случившемся, прежде чем браться за кран аварийного выпуска шасси, хотя очень не хотелось этого делать: обидно было, что именно ему придется стать «неблагополучным» на фоне такой трудной, но все-таки успешной посадки всей эскадрильи. И он нажал аварийный рычаг.
— Я — «Семьсот девятнадцатый». Не выходит правая стойка,— доложил он сдавленным голосом.
— Повторите выпуск! — приказал руководитель полетов.
— Не выходит...
— Выпускайте аварийно!
— Не выходит...
— Наберите высоту, пробуйте выпустить шасси на эволюциях с перегрузкой.
— Вас понял, перехожу в набор,— сказал Градов и бросил настороженный взгляд на топливомер — стрелка была в опасной близости к нулевой отметке.
Сергей выполнял горки и боевые развороты, «поддергивал» машину в момент нажатия рычага, но лампочка упорно не хотела загораться.
— «Семьсот девятнадцатый», я — «Лакомка». Выход в зону катапультирования вам разрешаю.— При этих словах голос руководителя полетов дрогнул. Но он сказал не «приказываю», а «разрешаю», тем самым оставляя право принять окончательное решение за летчиком.
Катапультироваться и бросать машину Градов не собирался и стал сосредоточенно думать, как выполнить посадку без одной стойки шасси. Он знал, что на данном типе истребителя подобный случай был, но тогда в кабине сидел испытатель.
— «Лакомка», я — «Семьсот девятнадцатый». Буду садиться.
Сергей сказал это решительно, твердым, хотя и слегка приглушенным голосом. При этом подумал, что было бы совсем неплохо услышать по радио комэска, с ним как-то спокойнее. И, словно угадав его желание, в эфире появился Соколов.
— Вас понял,— ответил он просто, но в его словах Сергей услышал и одобрение, и поддержку, и надежду на благополучный исход.
Тем временем руки летчика сами вели самолет к посадочной полосе. С потерей высоты Градов вновь окунулся в грязно-серое снеговое облако, только теперь оно уже не казалось таким непроглядным, как прежде. Острота новых, более сильных ощущений напрочь вытеснила все прежние тревоги, о плохой погоде Сергей больше и думать не мог, будто и не было вовсе никаких снеговых зарядов. Он уверенно вел машину к посадочной полосе, и только темное пятнышко незагоревшейся лампочки как магнитом притягивало взгляд: в уголке сознания еще теплилась надежда — вдруг загорится?