Журнал «Вокруг Света» №05 за 1971 год
Шрифт:
Минутная пауза, и снова, на сей раз впереди, — пальмовая роща и над нею та же игрушечная пирамидка, обнесенная крепостной стеной с полукруглыми башнями, и т. д. Теперь я уже знаю наверняка — это не мираж. Воображение ведь наделяет миражи все новыми подробностями, а эти города одинаковы. Им и полагается быть таковыми. По истории.
Вот она, эта история. В VIII веке н. э. в среде мусульман возникло своеобразное течение хариджитов (в переводе — «выходцев»), основавших секту ибадитов — по имени своего главы Абдаллаха ибн-Ибада. Ибадиты возражали против ряда догм ислама и провозгласили свои законы — демократические выборы халифа (а не передача ему престола
Старинное поверье гласит: когда хариджиты в отчаянии уже были готовы отступить перед жестокой бездушностью пустыни, из каменной пещеры появилась прекрасная женщина Дая и указала им, где искать воду. Легенда, как ей и положено быть, очень красива. В действительности девять веков уже, не давая себе отдыха ни на день, вытаскивают поселенцы воду кожаными бурдюками из глубоких — до семидесяти метров — колодцев.
Напомню: мозабиты (так стали звать местных обитателей) таскают воду из своих трех тысяч колодцев уже девять веков.
Вокруг колодцев мозабиты построили Пентаполис, то есть Пятигородье, состоящее из старейшего города Эль-Атефа, Мелики (что означает по-арабски «королева»), старого города Бени-Изгена, крепости Бу-Нура и центра Мзаба — Гардаи, в названии которого звучит имя легендарной красавицы Дай. Все эти города похожи друг на друга как две капли воды. Хотя, наверное, мозабит возразил бы: капли воды непохожи...
Мы входим в Гардаю. До недавних пор ворота пяти городов не открывались для чужеземцев, жители строго оберегали свое ортодоксальное пуританство, свои законы. Да и сейчас огромные ворота в крепостных стенах непременно запирают на ночь. Верность традициям и обычаям предков свято соблюдается здесь до сих пор.
В отличие от других сахарских жителей — воинственных туарегов, шауйя или зуавов — мозабиты всегда были самыми мирными людьми пустыни. Устоев Мзаба не могли нарушить ни арабские кочевники, ни турки, ни французы.
Напомню: девять веков назад были выработаны законы, регулирующие каждый шаг мозабита, от рождения до смерти.
Как и в каждом оазисе Сахары, центральное место в Гардае занимает базарная площадь, по-арабски — «сук», большое ровное пространство, окруженное аркадой. Но если во всех оазисах базары шумны и крикливы, то в Мзабе он выглядит как-то таинственно. Старики в длинных белых гандурах тихо шепчутся между собой. Никакой суеты. И движения этой пестрой массы людей кажутся странно замедленными.
Мозабиты до удивления похожи друг на друга. Впрочем, удивляться особенно нечему. Этот маленький сахарский народ, насчитывающий примерно двадцать пять тысяч человек, представляет собой своеобразный этнический остров. Уже много веков назад мозабиты исчерпали возможности земли: она родит ровно столько, сколько в ней воды. Вот почему «лишние рты», главным образом мальчиков в возрасте двенадцати-тринадцати лет, отправляли жить на север, в Белую Африку, или на юг — в Черную. Однако в 1345 году главой мозабитской общины был издан эдикт, согласно которому уехавший мозабит обязан был непременно вернуться домой, чтобы взять себе жену (напомню: у хариджитов единобрачие). Естественно, что за минувшие полтысячелетия все мозабиты успели породниться друг с другом, так что сходство лиц — не только кажущееся.
Правоверный хариджит перед смертью обязан был возвратиться домой. Или же, если смерть заставала его на чужбине, прах его перевозился в пески под стены Пятигородья.
Торговля — основное занятие мозабитов. И связь со всем остальным миром тоже одна — торговая. Торгуют буквально всем — от берберских глиняных кувшинов до... тульских самоваров. Да, это очень странно, но посреди площади стоит несколько самых настоящих самоваров. И еще несколько в магазинчике напротив. Не сдержав любопытства, я иду к продавцу, говорю, что я из Советского Союза и что меня, естественно, очень интересует, откуда посреди Сахары взялись тульские самовары. Продавец сдержанно улыбается: «Сейчас, мадам, все русское чрезвычайно популярно. Я коммерсант, мадам, и подумал, что подобная вещь может приносить выгоду. Я уже продал несколько самоваров для одной чайной». — «Для чего?» — переспрашиваю я. «Для чайной, мадам. Ведь это тоже экзотика: «Русская чайная» в песках Сахары. Мне кажется, туристам это будет очень приятно. Не так ли?» — «Да, конечно, но откуда все-таки самовары?» — «О, это тайна коммерции, мадам».
Напрасно я стала расспрашивать так напрямик, надо было попытаться найти подход. Остается догадываться. Не исключаю, что местными ремесленниками налажено собственное производство самоваров по тульскому образцу. О, они такие умелые, эти местные умельцы. Во всех музеях знают о мозабитах-чеканщиках, мастерах орнамента, медниках.
А ковры Мзаба! Знатоки, объездившие всю страну, чаще всего покупают ковры именно здесь. А ювелирные изделия из меди, латуни, серебра, золота! Их делают в Мзабе на все вкусы и финансовые возможности.
Города мозабитов выглядят много зажиточнее других; или, быть может, это кажется из-за величественной размерности их жизни? Особая деликатность в отношениях. Старики при встрече обязательно дважды «целуются», прикасаясь друг к другу щеками. Старик мозабит с ребенком на руках: морщинистые руки старика перебирают волосики ребенка с такой нежностью, слезящиеся и уже плохо видящие глаза сияют такой любовью, что понимаешь — перед тобой выражение необыкновенного чадолюбия. Общинный строй накладывает, разумеется, печать на характер людей. Но с другой стороны — без помощи «мира», как говорили в старину, человек ни за что не смог бы выжить в скалистой пустыне.
Напомню: девять веков они слаженно и ежедневно качают воду.
Вот издалека послышалось тихое завывание, потом громче, громче. Идущий навстречу мозабит охотно поясняет: «Начинается сирокко...» Нельзя сказать, чтобы это слово действовало ободряюще. Иногда думают, что сирокко — это ветер. Но ветер — это движение воздуха, а во время сирокко движется песок. При этом он свистит и грохочет, тучей закрывает небо, забивается в рот и уши. Каким-то чудом песок проходит сквозь глухие стены. Странное состояние — сидишь в помещении, и двери закрыты, и окна, если они вообще есть, наглухо закрыты плотными жалюзи, но чувствуешь, как голову, стол, ковер покрывает тончайший слой песка.
Самое страшное — что он начинает заносить колодцы и основания пальм. Эти пальмы хитро спрятаны в низинах, куда нещедро льют воду. Дождавшись наступления ночи, когда сирокко стихнет, мозабиты с факелами и корзинами вереницей отправляются к своим пальмам, чтобы откинуть песок. Правда, сирокко может продолжаться и двое и трое суток. Тогда и у оснований пальм, и над укрытыми шкурой колодцами появляются песчаные холмы. Все мозабиты, от мала до велика, выходят откапывать свои колодцы и вновь вытаскивать наверх воду. Такова уж их жизнь.