Журнал «Вокруг Света» №05 за 1972 год
Шрифт:
На диване лежит футляр от гобоя и в нем инструменты и пузырьки с лаком.
Один из парней закуривает сигарету и деликатно кладет всю пачку перед настройщиком. Тот взглядом поймал этот жест, оценил, но промолчал.
— Прошу на обед, Авдий Иванович, — громко сказал боцман, войдя в кают-компанию, и презентовал настройщику пачку «Столичных».
— Я сигареты не очень... Курите, ребята, — проговорил старичок, протянув ребятам обе пачки. — Я другой сорт... — Он оторвал клочок газеты, достал махру, ловко свернул самокрутку и закурил.— Как в Севастополе... Да-а-а. Вот соберу, отрегулирую и дальше поеду.
Взяв ключ, настройщик протянул руку к невидимой гайке на чугунной раме и, осторожно подвинчивая, обругал не то новый «Блютнер», не то другого, до него работавшего настройщика:
— Вот недотепа... надо здесь колки менять...
Покончив с гайкой, улыбнулся:
— А ведь я этот инструмент знаю. Еще в пятьдесят втором году работал с ним.
Кто-то из ребят засомневался. Еще бы, ведь некоторые из них еще и не родились в этом, пятьдесят втором.
— Не верите? — он взял несколько клавишей и протянул парням. — Смотрите, мое клеймо стоит.
Забыв об обеде, Авдий Иванович устроился на диване, возле футляра, сделал глубокую затяжку, и в легкий сигаретный дымок кают-компании вплелась густая махорочная терпкость.
В дверь заглянул вихрастый парень и, отыскав глазами приятеля, крикнул:
— Обедать...
Никто не ответил, и только настройщик сказал:
— Зайди, одессит. Говорят, драпаешь отсюда... Я бы мог тебе многое рассказать за Севастополь и за Одессу, но ведь ты бежишь. Чтобы понять, что такое Одесса, надо много пожить вдали от нее.
— Я свое отработал честно, — отчеканил вихрастый парень. — Приехал на год, и год прошел.
— Говоришь, отработал? А какая тебе польза от этого? Год... Да что ты знаешь о времени, — взорвался вдруг старичок. — Я с двухклассным образованием настраиваю фоно и настраивал многим знаменитостям... — Он так расстроился, что, не вынимая изо рта самокрутку, подошел к пианино, сел на стул, и пальцы его побежали по клавишам. Он хотел сказать что-то еще, но услышал фальшивый звук, несколько раз ударил, послушал и снова к одесситу: — Ты хоть знаешь Рихтера? Это величайший пианист. Если бы он поработал за инструментом всего один год и бросил, кем бы он стал?!!
И вдруг совсем неожиданно старик прикоснулся к клавишам, и зазвучал Скрябин. Ребята слушали музыку и смотрели не на руки старика, а на удары молоточков по струнам. Перед ними стоял открытый «Блютнер», и они видели тайну звука. Когда он кончил играть, кто-то заметил:
— Чувствуется, что теперь настроен.
Старик встал, снял очки и заметил:
— Еще семь процессов надо отработать. Семь! — И снова опустился на стул и заиграл. Он играл, выпрямив спину, откинув голову, закрыв глаза. Стремительно бегали молоточки по струнам, тихо стояли боцман, ребята, и звучал двенадцатый этюд Скрябина.
Вдруг молоточки остановились, звуки исчезли, а старик поглядел поверх очков на «Блютнера», словно продолжая слушать звуки, и с профессиональной беспристрастностью подытожил:
— Я же говорил вам, еще семь дефектов осталось...
Нулевой цикл
— Сейчас будем пить чай. Обещайте, сегодня больше ни слова о работе, — сказал Олег Таран и встал, отчего в его каюте стало тесно. — Будем есть пряники и пить чай, — улыбнулся он. — Ты будешь говорить, а я молчать.
Помолчали. Когда я шел к нему, то ожидал, что будет наоборот: он будет говорить, я молчать... Поэтому я упорно жевал пряники, запивал чаем и ждал...
— Вот ты встретил «Капитана Лысенко», — начал Олег, уходя от разговора о стройке, — старого знакомого. Я думаю, что не случайно многим кораблям дают человеческие имена. Корабли при встрече обладают свойством человеческого тепла: пока они плавают, они живые. Ты пробивался с ним от Архангельска до Охотского моря. Разве это было не трудно?.. Да ешь же ты пряники, — не выдержал Олег, чувствуя, что его все равно заносит и он вот-вот заговорит о работе. Он долго и громко размешивал ложкой сахар в стакане и вздохнул: — Да, непросто все... Тем, кто приехал на стройку сейчас и кто останется, надо памятник ставить. Они начинают с «нуля», а «нуль» — это сложный и непрерывный процесс, когда даже в воображении не всегда возможно представить себе картину уже построенного порта. Люди работают недели, долгие месяцы, а оглянутся — еще только начало. Мы работаем год, начали с дороги и построили. Но дороги — это не причалы. Когда порт будет выстроен, кто вспомнит о дорогах?.. А жилье? Строить? Надо! Молодежь все прибывает, и нужно было бы ее принимать со всеми почестями. Люди приезжают на работу и хотят иметь жилье, магазины, кафе — и это естественно. Но сделать это могут лишь первые. Построили магазин, а буквально на следующий день в него привезли все необходимое, даже столовый сервиз . Вот и в Находку ехать не надо. Вроде дело обычное, но с той лишь разницей, что здесь, прежде чем отправиться в кафе и парикмахерскую, надо сначала их выстроить. Это издержки «нулевого цикла». Вероятно, началом можно считать тот момент, когда из Архангельска вышли первые шаланды в бухту Врангеля или когда начали строить ЛЭП или бетонный завод. Можно. Но конкретно порт и причалы начинаем мы. В основном молодые парни и девушки. Одни со школьной скамьи, другие из армии. Их надо учить, причем в процессе строительства; многие не знают этой работы. И наверно, одни из них приехали начинать самостоятельную жизнь, другие — на заработки, и в этом тоже, свои издержки «нуля». А ведь кто-то из них должен остаться, составить будущий костяк строителей...
Подлить чайку?.. У нас из молодых есть две хорошие бригады: «моряки» и «пограничники». Их так прозвали: они после демобилизации. Казалось бы, их надо особенно поддержать. Надо, чтобы они видели результат своего труда. Например, дать им построить дом от начала и до конца. Но не можем. Приходится одних посылать на подстанцию, других — на пирс, третьих — выгружать стройматериалы... Только начнем объект, приготовим фронт работ, а нужды все новые и новые... Тоже издержки... Да! — вдруг спохватился Олег Таран и снова улыбнулся, но как-то сдержанно, не по-юношески, а скорее как начальник участка. — Семнадцатого один из «пограничников» идет расписываться... Да ты, наверное, знаешь его, такой рыжий — Вася Нелюбин. Он с Алтая, а она из Белоруссии. Надо выбить им отдельную каюту... Долить чаю?
«Сопка встреч»
Голубые в дымке издали и коричневые вблизи сопки по южному берегу бухты приобрели свои приметы. У одной на склоне белой змейкой струится дорога; на другой виден вертикальный срез от взрыва, а дальше ровная площадка, ожидающая строителей; вдалеке из-за деревьев выглядывает крыша построенного дома. Я знаю, что это общежитие, а за ним заканчивают второй двухэтажный дом — столовую. Чем ближе подходишь, тем отчетливее дымок над ольховой рощей и вокруг домов. Рядом с будущей столовой над огнем дымится огромный котел. Два парня смотрят на огонь, на кипящий вар в котле, иногда подбрасывают в костер полено, греют руки. Неподалеку работает подъемный кран. Пока он переносит стрелу с крыши к земле, из дома выбегает Вася Нелюбин и успевает как раз к тому моменту, когда крюк с деревянной тарой опускается вниз. Вася накладывает в тару строительную вату, и, едва кран начинает движение вверх, он убегает в дом и появляется на крыше в тот момент, когда вата опускается на нее. Не дожидаясь, когда ящик с ватой остановится и замрет, Вася ловкими движениями выбирает вату, расстилает по крыше и, едва кран начинает движение вниз, стремглав бросается по лестницам и выбегает наружу. Это похоже на игру «Кто быстрее?», и столько задора в этом высоком, обаятельном парне с рыжей шкиперской бородкой, и столько нерастраченной энергии, желания все сделать самому. И кажется, два парня, стоящие у костра, только дозволь им, тоже включились бы в эту гонку, скинули шапки, как Василий, взмокли бы, устали, лишь бы не стоять на месте, лишь бы скорее построить весь порт, лишь бы скорее, скорее, чтобы потом забраться на самую высокую сопку, осмотреться и увидеть огромный город, океанские корабли в бухте и море огней... Один из парней неожиданно улыбнулся, посмотрел вслед убежавшему на крышу Василию, словно говоря: «Ну, теперь моя очередь!» — и взглядом указал приятелю на идущую по дороге девушку. На ней была желтая нейлоновая курточка; синий в горошек шелковый платочек туго и весело перевязан под подбородком, и концы озорно торчат в разные стороны.
— Старается, — как-то очень по-доброму выговорила Ирина, невеста Василия, еще издали наблюдавшая за его работой. Вася, выбежав из дома и накладывая вату в тару, почувствовал ее взгляд, обернулся, смутился, и движения его стали небыстрыми, неловкими.
Большой, с крепким торсом, не обделенный природой, Василий был на редкость стеснительным человеком. Однажды подружки Ирины решили разыграть Васю и выкрасили ему волосы и бороду хной, сказав, что это для гигиены. Василий уснул с обвязанной головой, а проснулся совершенно рыжим. Когда с ним говорят даже незнакомые люди, ему кажется, будто все знают, что он на самом деле блондин. Василий краснеет, у него пропадает дар речи.