Журнал «Вокруг Света» №06 за 1987 год
Шрифт:
Наступившую вьюжную зиму экспедиция провела на пустынном острове Косарал... В доме, ладно сложенном из необожженного кирпича, крепко накурено. За огромным столом собрался весь экипаж «Константина». В дальнем углу, приблизив поближе керосиновую лампу, колдует над микстурами и мазями фельдшер Истомин; штурман Поспелов старательно вычерчивает карты; Вернер занят разбором и описанием геологических образцов; Шевченко корпит над акварелью. Из путешествия по неизведанному морю вынес он множество впечатлений, неустанно рисовал и писал стихи. Более пятидесяти стихотворений было написано Шевченко во время зимовки на Косарале. Он создал поэму, известную теперь под названием «Цари», и изумительные песни.
Бутаков углубился в экспедиционный отчет. Вдруг какая-то
— А знаете, Тарас Григорьевич, мы ведь с вами товарищи по несчастью. Я ведь тоже будто в ссылке, по крайней мере так многие полагают в Петербурге!
В разных концах громадного стола разом воцарилось молчание: все были поражены словами командира.
Алексей Иванович раскурил трубку и негромко заговорил:
— В начале 1840 года получаю назначение старшим офицером на отправляющийся в кругосветный вояж военный транспорт «Або». Транспорт должен был доставлять различные грузы из Кронштадта в Охотск, Петропавловск-на-Камчатке и Ново-Архангельск и попутно осуществлять всесторонние научные наблюдения. По настоятельной рекомендации начальника Главного Морского штаба князя Меншикова командиром транспорта «Або» назначили капитан-лейтенанта Карла Юнкера. Но вместо того, чтобы готовить в Кронштадте транспорт к длительному и многотрудному плаванию, Карлуша кутил в Петербурге, проматывая судовые деньги, полученные за два года вперед,— Алексей Иванович горько усмехнулся.— И вот 5 сентября транспорт «Або» снялся с якоря и взял курс на Копенгаген, а через два года и пять недель, поздним вечером 13 октября 1842 года, бросил якорь на Малом Кронштадтском рейде.
Кругосветный вояж, в котором корабль 467 дней находился под парусами, пройдя свыше 44 тысяч миль, закончился. Встречающих «Або» несказанно подивило мрачное, подавленное настроение экипажа, вернувшегося на родину после столь долгого отсутствия.— Обведя взглядом присутствующих, Алексей Иванович сказал: — Вы все помните, что в начале нашей кампании я распорядился питаться всем из общего котла. Это была не прихоть, а насущная необходимость, подсказанная мне условиями того архитрудного вояжа. Когда вскрывался очередной бочонок с солониной и она, основательно промытая, вывешивалась на баке провялиться, то я первым подходил и отрезал изрядный ломоть, затем у всех на глазах, старательно очистив с него червей, съедал...
Да, они все понимали, для чего это делалось. Но не догадывались, что в том злополучном плавании, о котором рассказывал лейтенант, такой кусок солонины почитался за лакомство! Да и во всем остальном дело обстояло не лучшим образом. Не тяжелейшие условия, а гнуснейшее поведение командира корабля определило тогда настроение экипажа. По прибытии Карл Юнкер незамедлительно подал рапорт, в котором обвинил всех офицеров во главе с Бутаковым в заговоре. Началось следствие, и офицеров транспорта поодиночке стали вызывать к Главному командиру Кронштадтского порта. И первым, естественно, Бутакова.
Следственной комиссии во главе с Беллинсгаузеном Бутаков откровенно и прямо заявил: «Капитан наш оказался подлецом в высшей степени, который ухнул тысяч 50 или 60 казенных денег, переморил 20 человек команды из 60 и бесчестил русский мундир во всех частях света... А между тем его отстаивают, потому что нельзя же показать князю, что он ошибся в выборе...» Все офицеры транспорта «Або» единодушно поддержали Бутакова. Но такое резкое обличительное выступление для него имело самые печальные последствия. В наградах, обычно выдававшихся после завершения кругосветных плаваний, экипажу транспорта «Або» отказали. Офицеры получили назначения в самые отдаленные места — на Каспий, Черное море. В отношении же командира транспорта «Або» Меншиков распорядился иначе. Все его долги, сделанные в заграничных портах, отнесли за казенный счет, а шнуровые книги «Або» без исправлений и поправок сдали в архив...»
Алексей Иванович выбил трубку и стал прочищать ее бронзовой булавкой.
— Мы предполагаем, а бог располагает,— сказал он, усмехнувшись.— В данном случае богом был добрейший Фаддей Фаддеевич, который очень остро переживал допущенную по отношению к нам несправедливость. Да, надо полагать, и старому адмиралу не давала покоя мысль об исследовании Арала. И он стал ходатайствовать о моем назначении начальником экспедиции по промеру и съемке Аральского моря. Когда же проект приказа принесли Меншикову на подпись, тот только ухмыльнулся, дескать, «в глушь, в Саратов...», и подписал. Так что, Тарас Григорьевич,— развел руками Бутаков,— мы с вами, можно сказать, одного поля ягоды.
В конце января 1849 года с очередной почтой на Косарал Бутаков получил диплом об избрании его в действительные члены Российского императорского географического общества. Это было заслуженное признание самоотверженного исследовательского труда Алексея Бутакова отечественными учеными и путешественниками. Одновременно пришел и указ о производстве Бутакова в чин капитан-лейтенанта.
Алексей Иванович принялся за подготовку нового плавания по своенравному Аралу. В предстоящую навигацию необходимо было выполнить опись всего восточного побережья моря и многочисленных островов, произвести астрономические наблюдения, закончить промеры глубин и съемку обследованной части Арала. Дабы успешно завершить исследование, Бутаков решил разделить экспедицию на две партии. Он поручил прапорщику Поспелову произвести опись восточного берега Арала, выделив ему шхуну «Николай» и лучших матросов. На свою долю Бутаков оставил окончательную съемку, промер глубин и берегов Арала и определение астрономических пунктов. Оставшись без штурмана, Алексей Иванович начал готовить фельдшера Истомина и произведенного в унтер-офицеры Томаша Вернера к самостоятельному исполнению обязанностей вахтенных офицеров. Пришлось идти и на большой риск: ушедших с Поспеловым специалистов-матросов он заменил пехотинцами и занялся обучением их морскому делу.
Утром 8 мая 1849 года шхуны «Константин» и «Николай» вышли из устья Сырдарьи. Преодолевая жестокие штормы, нехватку пресной воды, капитан Бутаков и «пехотная» команда шхуны успешно осуществили задуманные исследования сначала в южной, а затем и в северной частях Арала. Справилась со своей задачей и партия прапорщика Поспелова. В это лето Бутаков открыл пять островов. Три из них он назвал именами знаменитых соотечественников: Беллинсгаузена, Лазарева, Ермолова.
Закончив работы, «Константин» 19 сентября бросил якорь в устье Сырдарьи. 22 сентября торжественно был спущен вымпел — экспедиция для съемки и промера Аральского моря закончилась.
Итогом двух кампаний стал написанный Алексеем Ивановичем Бутаковым полный отчет научно-исследовательской деятельности экспедиции.
А. Гумбольдт, труды которого по Средней Азии впервые навели Бутакова на мысль об изучении Арала, получив в дар от автора два экземпляра его монографии, писал Алексею Ивановичу:
«...Я не могу, при тесной сфере моей собственной опытности, не гордиться тою доверительностью, которой меня удостаивает мореходец, с отважностью и с благоразумною энергиею преодолевший бесчисленные препятствия, почти сам строивший суда, на которых должен был совершить свое плавание и сам собою прибавивший к истории географических открытий такую широкую и прекрасную страницу... Это истинные открытия в географии».
К отчетным материалам Бутаков приложил альбом с видами Аральского моря, превосходно выполненными Тарасом Шевченко. На генерала Обручева эти рисунки произвели особое впечатление. Пользуясь таким обстоятельством, капитан-лейтенант Бутаков подал официальное ходатайство о производстве рядового Шевченко в унтер-офицеры, что в значительной степени облегчило бы положение ссыльного. Владимир Афанасьевич скрепил своей подписью ходатайство, и оно легло в сумку фельдъегеря. Но по иронии судьбы — рядом с доносом о том, что вопреки повелению императора ссыльному политическому преступнику, бывшему студенту Петербургской Академии художеств Тарасу Шевченко было разрешено рисовать, вести переписку и даже ходить «в партикулярном платье».