Журнал «Вокруг Света» №06 за 1987 год

Журнал Вокруг Света

...Утром волнение все еще ощущается, но это уже не шторм. До Канина Носа еще часа два ходу, но «Полярный Одиссей» ложится в дрейф. Здесь, на границе Белого и Баренцева морей, наша экспедиция, посвященная Международному году мира, должна спустить на воду символический «круг мира».

Это действительно круг — судовой спасательный, который мы заранее выкрасили алой краской, а в середину вставили голубой диск с изображением земного шара. И с этой маленькой рукотворной планетки, которую поддержит на волнах спасательных круг, взлетает, расправляя крылья с надписью «VITA PAX EST» — «Жизнь — это мир»,— белоснежный голубь мира. Мы спускаем «круг мира» за борт и долго следим за пенопластовым голубком, уносимым течением.

Канин

Нос. Программа «Поморский коч»

К полудню в дымке приподнявшегося тумана обозначилась длинная каменная гряда — Канин Нос. Старинные лоции не рекомендовали мореходам приближаться к этому мысу: десятки поморских судов исчезали здесь бесследно, в народе ходили легенды о злых канинских духах...

Берем курс на юг, идем параллельно полуострову и, заметив удобное для высадки место, отправляем на берег катер. В десанте — капитан Виктор Дмитриев и научный сотрудник Карельского краеведческого музея Михаил Данков, главные энтузиасты программы «Поморский коч».

— Ты не представляешь, что такое коч,— выговаривал мне Дмитриев еще при первой встрече в Петрозаводске, на республиканской станции юных техников, где Виктор преподает техническое творчество.— Поморы на кочах избороздили все северные моря, ходили на Грумант, к Мангазее в Обской губе, есть предположения, что добирались даже до Аляски. И все это на деревянных одномачтовых суденышках с прямым парусом и несколькими парами весел. Конечно, были и другие суда у поморов — лодьи, юмы, шняки,— каждое со своими особенностями в зависимости от назначения. Однако коч — самая древняя, так сказать, базовая модель, за сотни лет доведенная до своего конструктивного оптимума. Но Петр Первый счел кочи устаревшими и сначала запретил их строить, а позже и вовсе приказал уничтожить, дабы не стояли они на пути «новоманерных», создаваемых по голландским образцам, кораблей. Старинные поморские секреты судостроения постепенно забывались. И сегодня никто не знает, каким в точности был коч...

Добавлю к словам капитана: пытаются это установить ребята из петрозаводского клуба «Полярный Одиссей». Восьмой год под началом Виктора Дмитриева они проводят отпуска в плаваниях по северным морям, где по крупицам собирают секреты шитья поморских лодок, беседуют со стариками, вглядываются в окатанные волнами деревянные обломки на побережьях — вдруг обнаружатся остатки коча?

— А если и вправду обнаружатся? — спросил я тогда Виктора.

— Будем строить коч — настоящий, поморский. И пойдем на нем по одной из поморских трасс — на Мурманский берег или в Сибирь, к былой Мангазее.

В эту экспедицию счастье уже улыбнулось искателям кочей в Кеми, где они познакомились со старым помором Григорием Андреевичем Белым, в роду которого из поколения в поколение передавались секреты строительства морских лодок. Григорию Андреевичу уже восемьдесят, но он крепок, энергичен, до сих пор его лодки считаются самыми прочными и долговечными у местных рыбаков. Конечно, сегодняшние моторные доры, которые делает Григорий Белый, отличаются от тех шестиметровых лодок, на которых он в двадцатых годах под парусом отправлялся за треской в Баренцево море, и все же многие приемы его ремесла корнями уходят в поморскую старину, это несомненно. Григорий Андреевич не держит их в тайне: как подготавливать корневища-кокоры на шпангоуты, какое сечение придать доскам обшивки, как стыковать деревянные узлы — все это «одиссеевцы» тщательно записали с его слов, сфотографировали и положили до своего часа в досье программы «Поморский коч».

...Катер возвращается, и по сияющему лицу капитана видно, что фортуна улыбнулась снова. Дмитриев перелезает через бортик, бережно прижимая к груди две бурых, изъеденных временем и влагой доски. «Смотрите! — торжественно объявляет он. И с величайшей осторожностью опускает находку на крышку трюма.— Вот так шили вицей!»

Мы рассматриваем сверленные под разными, отнюдь не случайными, углами отверстия,

из которых торчат обрывки вицы — тонких гибких прутьев; изготовляли их обычно из корней можжевельника. Лодки, шитые вицей, были намного долговечней лодок на металлических заклепках, скобах или гвоздях.

— Доскам лет двести, не меньше,— замечает Миша Данков.— Что, пора строить коч, капитан?

Виктор отвечает с разумной осмотрительностью морехода: «Построим, дай сначала вернуться...»

Шойна. Красная рыба семга

В устье реки Шойны заходим, ориентируясь по вешкам, без которых могли бы его и не заметить,— устье теряется в изрезанных песчаных берегах, маскируется той же серебристой рябью, что и Белое море, прячется за желтыми дюнами. Как и в Кузомени, песчаные берега здесь — тоже дело рук человеческих, только не такое давнее.

Мы шли вдоль берега реки, по щиколотку утопая в песке, и разговаривали о судьбе этого поселка со старейшим жителем Шойны — Федором Семеновичем Широким. Федор Семенович — полвека в Шойне, хорошо помнит времена, когда в поселке жило почти две тысячи человек действовал свой рыбозаводик, а колхозные баркасы брали полные невод и тралы на канинских тонях. Рыбы было столько, что порой тянули трал прямо у самого устья. А с пятидесятых годов все вдруг пошло наперекосяк: уловы резко снизились. Вычерпали рыбу тралами: видно, не по миске ложка оказалась. И те же тралы судя по всему, сдвинули камни на дне, порвали придонную растительность — и пополз из моря на берег песок...

Невеселый рассказ Федора Семеновича оборвал всплеск — мощный резкий, наполненный каким-то погремушечным шелестом. И тут же второй шлепок, почти сразу за первым. Я повернулся — на воде расходились круги.

— Семужка сыграла! — просиял Федор Семенович.

Сердце сразу заколотилось, и мысленно выбранил себя за то, то вышел на реку без спиннинга. Вспомнились слова известного натуралиста прошлого Л. П. Сабанеева о том, что для рыболова выудить семгу — все равно что охотнику застрелить льва, но тут же охладило сознание, что ныне семга для любительского лова — табу...

— А разве заходит в Шойну семга, Федор Семенович?

— Почему же нет? Она, почитай во все канинские реки заходит. И в Несь, и в Чижу, и в Шойну, и в Сегжу. Вот же — само название говорит. Меньше ее стало, конечно, все берем и берем... Хотя, я слышал, и разводить ее пробуют на той стороне?

Да, на Терском берегу, в Умбе, и в Карелии, в Кеми, действуют рыбопитомники, где инкубируют мальков семги, выращивают их до трехлетнего возраста и только тогда, мало-мальски подготовленных к самостоятельной жизни, выпускают в реку. Выпускают мальков ежегодно сотнями тысяч, но сколько их добирается до моря, а тем более сколько возвращается в родные воды на нерест, неизвестно. Директор рыбопитомника в Умбе Юрий Михайлович Чегодаев с грустью рассказывал, что в желудке одной пойманной щуки — а щуки в Умбе, закрытой для рыболовов-любителей, развелось множество,— нашли однажды до 150 семужьих мальков. Это при себестоимости 14 копеек штука! Совсем неплохой щучий завтрак — ценой в 21 рубль... Но и ту семгу, что избежит щучьих пастей и чаячьих клювов, на северных морских пастбищах подстерегают ловушки и сети скандинавских рыбаков. Пораженный столь «альтруистическим» производством, я с надеждой спросил тогда умбских ихтиологов, наверное, и нашим рыбакам, в свою очередь, попадается семга, разведенная в Скандинавии? «Может, и остается,— услышал я в ответ,— только, например, в Норвегии семгу выращивают сразу до товарного веса в специальных морских садках. Почти без потерь, но уж очень это дорогой процесс!» Конечно, рыбоводы рады бы внедрить современную технологию, но для этого их руководство должно переставить акценты и говорить: «Дорогой процесс, но зато почти без потерь...»