Журнал «Вокруг Света» №07 за 1991 год
Шрифт:
Возможно, это традиция. В 1906 году при населении 7000 человек город имел 260 тысяч рублей дохода и... свыше 70 трактиров. «Это буквально город пьяниц», — свидетельствует современник. Впрочем, далее он перечисляет количество проходящих судов и грузов, из которых только 20 процентов (1 миллион пудов) российских и вчетверо больше иностранных. Да, было отчего запить.
Через пару дней, когда на мелководье среди десятков мертвых горбатых рыбин возник стройный силуэт нашего надувного «Охотска», нас посетил представитель капитана порта.
— Как у вас с разрешением на выход? — осведомился гость, мельком оглядывая нашу
— Ждем наряд с пограничного КПП, добро из Владивостока получено.
— Однако, судовую роль покажите,— в узких прорезях глаз сверкнули коварные искорки.
— Так ведь не судно у нас,— резко отшучивается Анатолий.— Нет у нас водоизмещения, один воздух. Палубы, трюма и дымовой трубы...
— Вижу, что ничего нет.— Проверяющий шутки не поддержал.— Где огнетушители, где спасательные плоты, где...
— Так все сооружение — сплошной спасательный плот...
— Короче, добро на выход вы не получите,—гость собрался уходить.
— А если мы спустим воздух, погрузим корабль на телегу и пойдем вдоль берега, вы понимаете?..
— Где вы телегу и лошадь найдете? — Проверяющий расслабился, улыбнулся и вдруг махнул на нас неопределенно, мол, сгиньте, и отправился восвояси.
Солнце припекало, но за сопками за правым берегом Амура клубились на большой высоте белесые зловещие рогульки — признаки тайфуна, уже захлестнувшего потоками ливней Владивосток.
— Ну если погранцы не появятся, как обещали, снимаемся и уходим.
Теперь уже почти зловеще и с нетерпением мы топчемся среди бревен лесопильни, с надеждой поглядывая на тропу в камышовых зарослях, окаймляющих «крейсер». Только через час на ней возникла легкая и стройная фигура человека в зеленой фуражке. Александр Черенков, капитан, оказался любезным и обходительным офицером и неплохим собеседником. То, что мы выходим в море в ранге надувного матраса, а не судна, его как будто позабавило.
— Я в курсе, — просто сказал Александр и щедро украсил зеленым штемпелем «ОТХОД» не только нашу «бумагу», но и несколько памятных вымпелов. Мы обмякли, стравив «пар» от предыдущего визитера, и бросились поднимать грот. Анатолий занимает место на руле, Володя в носу на кливер-шкотах, а я едва успеваю запрыгнуть на бортовую гондолу нашего корабля, тут же подхваченного свежим нордом, тянущимся к центру далекого тайфуна.
Ровно сто лет назад в такой же теплый июльский вечер Антон Павлович Чехов, отчаявшись найти ночлег на берегу, на гиляцкой лодке добрался к стоящему на рейде пароходу. Позднее на нем он отправился в свое знаменитое путешествие в поисках «прочих физиономий» острова Сахалин. Нам тоже перед дальней дорогой пришлось стать на якорь у обрывистого правого берега. Высаживаться мы не рискнули. Тысячи погибших рыбин сплошь устилали пляж. Другие в ссадинах и даже с вырванными боками завершали таинственный обряд гибели ради жизни выметанных где-то выше по течению икринок. Впрочем, среди рыбин были и «серебрянки», набитые золотистой икрой, но тоже обреченные на гибель. Недоумение по поводу этой «свежей, но неживой» рыбы рассеял еще в первый день пребывания тут какой-то бич, появившийся в нашем лагере среди раскиданного на бревнах багажа.
Основания для такой встречи были налицо. Дело в том, что еще за месяц до путешествия я и Анатолий перестали бриться. Теперь вместе с Володей — красивым рыжебородым варягом — мы являли
— Эй, борода, — шагнул он в мою сторону, — держи рыбу.
— Спасибо, мы только что отобедали, — отмахнулся я от доброхота, — вон ее сколько,— добавил я, показывая на ворочающихся «пьяных» рыбин в мутной воде.
— Так та отравлена, не гляди, что «серебрянка». — Бич назвался Сашей и приступил к длительной осаде. Он пояснил, что в сезон нереста крупные заводы, каких в городе «комсомольской юности» навалом, потихоньку сбрасывают всякую химию и травят рыбу. После такого разъяснения можно было не сомневаться, что Саша и нам предлагал на дегустацию выловленные руками экземпляры «свежей, но неживой» рыбы. Забегая вперед, добавлю, что до самого устья и даже в лимане нам попадались странные спутники, прятавшиеся в тени нашего мелко сидящего судна. Одуревшие скитальцы, видимо, с напрочь атрофированным нюхом, они словно бы спрашивали у нас: «Люди добрые, где тут Амур, куда нам на нерест идти, не подскажете?..»
Сооружение, именуемое тримараном «Охотск», демонстрировали мне, «главному штурману», еще в Воронеже. «Капитан» Анатолий и «главный матрос» Володя катали меня по глади водохранилища, показывая мореходность конструкции. «Смотр» этот не я учинил. Мы решили коллегиально прийти к единому мнению: годится или не годится для Охотского моря плавсредство, от которого Морской регистр воротит нос, называя надувные суда в лучшем случае «спасательными плавсредствами». Тримаран, впрочем, прошел морское крещение еще на Белом море, где ребята ходили... по следам моих гребных маршрутов на «пелле-фиорд» — пластиковой лодке ленинградского завода «Пелла», для которой я моделировал древние пути мореходов вдоль Поморского берега.
Но... Что греха таить. Каждый из нас в душе давно решил: на Охотское море любой ценой. И потому, поглядывая на воронежское небо в поисках какого-нибудь шквала, имитирующего суровые условия океанского плавания, мы подхваливали детали корабля, его оснастку и всякие мелочи быта; например, бачки для пищи из нержавейки с уникальной системой автономного кипячения воды с помощью миниатюрной паяльной лампы с противоветровым экраном.
Непогоду тайфуна переждали в ивовых зарослях в низовьях Амура. Паяльная лампа чихала, плевалась бензином, дымила и лишь иногда благородно шипела синим огнем, но вода для чая никак не закипала. Так на сильном ветру коротали недолгую ночь. Наутро, дождавшись попутного ветра, незаметно вышли в лиман.
— Ну куда тебя понесло? Ну подбери наветренный конец, обтяни нижнюю шкаторину. Ну зачем оба конца стравил, видишь же, полощет парус? — Капитан резко толкает штангу руля в мою сторону.
Судно пересекает линию ветра, и, пока Анатолий корит Володю, гик грота — увесистая дюралевая труба — норовит снести мне голову. Я слетаю со своего насеста — ящика с продуктами — и падаю на колени в позе молящегося бедуина. Замечу, что во время капитанского монолога от Володи — ни слова.
— Ну видишь теперь, что ты наделал,— уже кричит капитан.— Да встань же, Василий!