Журнал «Вокруг Света» №08 за 1973 год
Шрифт:
В своей сумке я нашарил кусок золотого корня (— О, чжерба (1 Чжерба — тибетское название сибирского барбариса.), чжерба! — восторженно постучал он ногтем по твердому срезу корня. Золотой корень — местное забайкальское название сибирского барбариса.), протянул подарок Лубсану.
Растение очень ценное. Применяется при лечении полиартрита, ревматизма, регулирует работу печени, полезно людям с высоким кровяным давлением, снижает нервную возбудимость. Не входит ли этот корень в золотую элиту тибетской медицины? Лубсан, подумав, сказал, что есть корни более ценные. Солодка, женьшень, ремания, хуанцы. Исключительно ценен корень, который русские называют по имени какой-то красивой и доброй
Я подумал, что доброта Лубсана и его человеколюбие безграничны. Медицина для Лубсана не только работа — это его страсть.
Чимитов когда-то мечтал подарить ученым алмазные зерна, извлеченные им из сложной медицины Тибета. Он вел записи, искал человека, который мог бы его выслушать, воспринять его записи как нечто серьезное и нужное людям. Но Чимитова окружали невежды. Он даже был объявлен знахарем-шарлатаном. Однажды зимней ночью на пути из улуса в улус Чимитов был убит бандитом. Бандит надеялся, что в своем хайрсаге ученый лама прячет золото. Но в сугроб из раскрытого хайрсага высыпались только мешочки с порошками-«задачками» да выпала пачка бумаг, исписанных торопливой тибетской сложнописью.
Судьба Лубсана совсем иная. Я уже кое-что знал о жизни Лубсана, хотя многое было скрыто под ореолом тайн. Что это за «Истинная история», описывающая подвиги эрдэмтэна размеренным монгольским стихом? И нашел ли он советского доктора Назарова, которому был обязан многим?
Вскоре все это узналось самым наилучшим образом.
Облик ярко расписанного балган-дугана вызвал в душе Лубсана поток воспоминаний. Он видел себя в стенах монастыря Убур-Хангай, видел бредущим сквозь простор Гоби. Лубсан сказал Кириллу:
— Расскажи о Гоби. Что видел...
Кирилл сказал, что в Гоби его всегда поражала бесконечность дорог. Впрочем, никаких дорог не было — машины катили прямо по целику пустыни. Но каждый рейс в Улан-Батор занимал не меньше недели. Развлекались тем, что по вечерам устраивали в банках из-под консервов бои фаланги и скорпиона. Ночью фаланги ползали по шестам палатки и, срываясь, шлепались в чашки с едой...
Кирилл был краток. Он как будто робел перед своим исцелителем. Простому общению, возможно, мешало восхищение, с каким он смотрел на доктора. Застарелый бронхит Кирилла, заработанный в солончаках Гоби, сдавал позиции день ото дня. Со мной тоже происходили удивительные метаморфозы. Человек с ленцой, я с давних пор мечтал подниматься с постели хотя бы в шесть часов утра — для работы. Теперь я свободно вставал в четыре часа утра, принимал легкий завтрак. В пять часов я уже мог работать. В двенадцать часов Лубсан ежедневно отпускал мне очередную «порцию» игл. Вонзенные в тело иглы вызывали очень приятное ощущение. Казалось, что биотоки упорно разносят по жилам мысль, на которой так упорно настаивал Кирилл: «Ты здоровеешь, ты здоровеешь...» В длинных глазах моего доктора были написаны внимание и бесконечная доброта. Еще в них мне чудился временами темный огонь, какой бывает в глазах людей, обладающих силой гипноза.
В какой-то момент я понял, что с Лубсаном можно говорить так же откровенно и просто, как с братом или с лучшим другом. Да, гипнозом он немного владеет. Но его иглы — это всего лишь точный расчет. Тонкое
Никаких чудес. Вот и в «Джуд-ши» сказано, что от индо-тибетской медицины не следует ожидать чудес — нее основано только на знании. Опыт и знания, накопленные людьми, уходят в пучину тысячелетий.
— Не нужно путать медицину с мистикой или религией! — сказал Лубсан.
Тем не менее однажды я попросил эрдэмтэна продиктовать текст одной из ламских молитв, сказав:
— В музее словесного творчества текст молитвы будет иметь ту же ценность, что и дацан в музее архитектуры и этнографии.
— Да я лама, что ли? — удивился Лубсан и тут же, моментально догадываясь, заискрился в смехе. — Меня так зовут? Лубсан-лама? Пациенты меня так зовут?
Смеялся он открыто, искренне, долго. Потом сказал:
— Если Лубсан-лама, то бывший лама. Сейчас я просто врач. Как это говорится у русских? Пора поставить точки над «и»...
Лубсан открыл ящик письменного стола и выложил стопу дипломов, наград, удостоверений, свидетельств. До этого он плыл в моем воображении, как луна,— всегда одной стороной. Теперь открылась вторая его сторона. В 1944 году, свидетельствует диплом, Гаваагийн Лубсан закончил военно-медицинское училище в городе Омске. Лубсан отмечен правительством Монголии как лучший иглотерапевт Улан-Батора. В 1958 году, свидетельствует диплом, Гаваагийн Лубсан закончил медицинский институт в городе Харькове. Гаваагийн Лубсан — заслуженный врач Бурятской АССР, где он живет с 1964 года. И еще один документ: Сибирским отделением Академии наук СССР Лубсан допущен к соисканию ученой степени.
Особенно удивила меня пачка авторских удостоверений на изобретения и рационализаторские предложения. Гава — изобретатель! Модернизация иглы Франко, усилитель биотоков, механический иглоукалыватель, установка для гелиотерапии. В ту же точку тела колют не иглой, а... лучом солнца!
— ...Зеркалами, — вспомнив что-то, засмеялся Лубсан, — я лечил чабанов. Но однажды, приехав, я такую просьбу услышал вдруг: не может ли доктор подарить зеркальную машину для варки чая? В степях Монголии много солнца и мало дров. Пришлось сооружать для моих друзей гелиоочаг, чтобы они всегда могли иметь у себя в юрте горячий чай!
— Ну а дацан в Убур-Хангае, бродячие ламы-лекари, книга «Истинная история»?
— Все это было. «Истинную историю» написал Пушкин Монголии — Лхамсурэн. В книге сказано, как Лубсан сиротой скитался в солончаках Гоби, как он попал в монастырь и как он встретился с добрейшим человеком — бурятом Назаровым, советским доктором.
Лубсан раздумался. У монгольских лам он учился много. У него и сейчас в Монголии среди них есть друзья. Но он учился и у советского профессора Ходоса. Тонкости иглотерапии постигал у знаменитого профессора из Шанхая. Он готов учиться у каждого, кто располагает зернами мудрости, способными облегчить или украсить жизнь человечества.
Лубсан развернул на столе рукопись. Ту самую толстенную рукопись, которая приводила нас с Кириллом в трепет и которая мешала нам отдохнуть на берегу Селенги или Байкала. Даже совершенно несведущий сразу понял бы, насколько чудесна и ценна эта книга. Лубсан писал работу по иглотерапии. Кроме подробнейших описаний всех тонкостей и деталей иглоукалывания, в рукописи было несколько сот рисунков, фотографий, схем. Лубсан сказал: — Это закончу, примусь за ту сторону тибетской медицины, которая связана с траволечением. У меня богатый материал есть. Очень много!