Журнал «Вокруг Света» №08 за 1986 год
Шрифт:
— Не пойму,— сказала Наташа,— когда ты говоришь серьезно?
— Я всегда говорю серьезно с глубокоуважаемой аспиранткой.
— Я в тебе разочаруюсь, Така,— сказала Наташа.
— Лучше сейчас, чем потом, когда мы проживем вместе сто лет и у нас будет десять детишек.
— Для тебя нет ничего святого,— возмутилась Наташа.— Ну, я пошла на раскоп.
Кончив работу, Такаси взглянул на пленку, которой была затянута дверь. Пленка была матовой, но цвет ее говорил о том, что с гор опять налетел осенний ветер и принес сизые грозовые тучи.
Такаси накинул куртку, прорвал пленку и вышел наружу. Пленка затянулась
От палаток тянулась разбитая вездеходами дорога, исчезала в кустарнике, снова появлялась узкой светлой полосой на пустыре и окончательно пропадала среди холмов, из которых, как иглы морского ежа, высовывались ржавые фермы и балки — остатки домов.
— Ты на раскоп, Така? — спросил Станчо Киров, который сидел на песке перед вездеходом, обложившись запасными частями, инструментами и опутавшись проводами, будто попал в паутину. Киров привез сюда новые модели вездеходов и испытывал их. Машины были очень красивыми, но часто ломались.
— На раскоп,— сказал Такаси.
— Подожди полчаса. Я тебя подброшу.
— Спасибо. Я хочу пройти пешком.
Киров удивился, потому что был уверен, что машины создаются, чтобы никто не ходил пешком.
С холма Такаси сбежал, высоко поднимая колени, чтобы работали мышцы. Внизу он взглянул вдоль цепочки генераторов защиты, которые пирамидками высовывались из земли. Когда Такаси пересекал линию защиты, он почувствовал, как по лицу скользнуло что-то легкое, как прикосновение шелка. Где-то на пульте защиты мигнул зеленый огонек, регистрируя выход из зоны.
Дорога привела к центру города. Такаси шел медленно и рассматривал развалины, будто видел их впервые. Он никак не мог привыкнуть к ним. В покореженных фермах и грудах бетона, поросших травой и сглаженных за двести лет пылью, таился первобытный ужас безжалостной и всеобщей смерти. За двести лет обвалились торчавшие когда-то из развалин острые стены домов с дырами окон, сровнялись с землей воронки, рассеялась смертельная радиация, и планета вроде бы залечила самые глубокие из ран. Выжили кое-какие рыбы в океанах, спрятались, приспособились или изменились некоторые насекомые, животные. Мир планеты был куда беднее, чем полагалось бы ему быть, но он существовал, и постепенно заполнялись экологические ниши. Жизнь, разгромленная атомной войной, и в осколках своих подстегнутая вспышкой радиации, пошла дальше. Не было на планете лишь приматов.
Люди здесь погибли в длительной войне, которая погубила и тех, кто в войне не участвовал, потому что нельзя было дышать воздухом, пить воду и собирать плоды с деревьев.
Археологи — оптимисты. Они копаются в древних могилах и исследуют следы пожарищ. Они присутствуют при конце жизни — племени, города, человека. Но они всегда могут найти ниточку, которая, не оборвавшись, тянется в будущее. Здесь же не было продолжения.
Такаси миновал заборчик, предохраняющий раскоп от пыли и набегов мелкой живности, и уселся на пустой контейнер рядом с транспортером. Взглядом он разыскал Наташу. Ее раскоп был глубже соседних — она искала истоки города, но культурный слой был сильно перемешан и нарушен линией подземки, в которой прятались и погибли тысячи жителей города. Наташа повязала голову белой косынкой и стояла рядом с автоматом, вынимавшим породу, не доверяя ему и в любой момент готовая отогнать его в сторону. Ведь работа здесь полна неожиданностей. На Земле открытия всегда остаются
Такаси пошел по узким перегородкам, оставленным между котлованами.
Над ним повис маленький везделетик. Кирочка Ткаченко выглянула из него, и везделетик накренился.
— Така,— сказала Кирочка.— Станчо дал мне эту машинку, потому что ты еще вчера обещал Круминьшу слетать к следопытам за искателем.
Везделетик опустился на перемычку, и Кирочка протянула руку, чтобы помочь Такаси забраться внутрь.
Везделет пошел над большим озером, к тому берегу, где следопыты собирались осматривать бомбоубежище.
Громоздкий рыжий бородатый человек Гюнтер Янц стоял на берегу и смотрел, как везделет спускается к палатке.
— Гюнтер,— сказал Такаси.— Я видел косяк рыбы. Если они пошли нереститься, то мы устроим большую охоту.
— Устроим,— согласился Гюнтер.— Если разрешит эколог...
— Никакого массового убийства я не допущу,— отозвался из палатки Макс Белый.— Здесь надо питомники устраивать, а не охоту.
— В умеренных дозах,— сказал Такаси.— Мы выступим в роли естественного отбора, потому что Макс соскучился по свежей рыбе.
— Ты за искателем? — спросил Макс.— Он нам нужен.
— Поэтому Круминьш меня и послал,— скромно ответил Такаси.
— Нет,— сказал Макс.— Не выйдет.
— Хорошо.— Такаси вздохнул, как человек, вынужденный обращаться к крайним мерам.— Кто на той неделе сидел всю ночь, не думая об усталости, потому что следопытам надо было срочно размножить какие-то скучные снимки? Кто консервировал, задыхаясь от химикалиев, ветхие бумажки? К сожалению, с сегодняшнего дня вы будете заниматься этой скучной работой сами.
— Хватит,— сказал Макс.— Мы ненавидим шантажистов, но поделать с ними ничего не можем, потому что шантажисты хитры и безжалостны. Пошли в пещеру.
— Следопыты не любят признаваться в слабостях, свойственных обыкновенным людям,— позволил себе съязвить Такаси.
Когда Такаси вернулся к Круминьшу и отдал ему искатель, приближалось уже время обеда.
В лагерь Такаси возвращался другим путем — мимо пустыря, посреди которого была громадная воронка. В дожди ее заливало водой, и она превращалась в круглое озеро. За лето озеро высыхало, лишь сохранялся слой грязи, в которую зарывались рыбы и моллюски. Проходя мимо, Такаси кинул взгляд в воронку и удивился: корка грязи была покрыта следами, которые шли от края, потом прерывались в темном пятне жидкой трясины. Грязь была разбрызгана по корке и уже засохла комками. Какой-то глупец наверняка провалился по пояс. Через несколько десятков шагов Такаси обнаружил следы человека, ведущие из воронки. Такаси перебрался через вал, окружавший воронку, продрался сквозь кустарник и, весь вымазанный глиной, выбрался на пустырь.
И тут сильно удивился. Следы поворачивали к городу.
— Чепуха какая-то,— сказал вслух Такаси и пошел дальше.
Следы были маленькими, меньше, чем след Такаси, и, возможно, принадлежали кому-то из девушек. Шли они не ровно, а зигзагами, будто их владелец смертельно устал.
Такаси ощутил тревожный укол в груди. Что-то неладно. Он передвигался медленно, осторожно, беззвучно ставя подошву и прислушиваясь после каждого шага. В поведении человека, который купался в грязи, была явная ненормальность.