Журнал «Вокруг Света» №11 за 1960 год
Шрифт:
Господин Наами глубоко вздыхает. Вовсе не потому, что собирается доказывать обратное, нет! Только для внесения ясности стоит привести всего лишь несколько цифр. Так вот, сезон солеварения длится пять месяцев: с начала мая до конца сентября. За это время соль собирают от семи до восьми раз. В мелких бассейнах с шестисантиметровым слоем раствора соль оседает в течение двенадцати-пятнадцати дней. Из среднего бассейна четыре на четыре метра за эти три недели удается собрать два мешка соли — сто пятьдесят килограммов. Как видите, соль добывается нерационально, в малых количествах.
Это святая правда. Скажем, в Южно-Африканском Союзе, в бухте Салданья, экскаваторами сровняют сотни тысяч квадратных метров прибрежной
— А теперь посмотрите, как обстоят дела у нас, — перебивает своего компаньона господин Наами.— Во всем Ливане добывается из морской воды едва пятнадцать тысяч тонн соли за год. При этом соль наша самая дорогая в мире. Мировая ее цена пять долларов, включая фрахт до порта назначения. Соль девяностовосьмипроцентной чистоты. Пять долларов — это пятнадцать с половиной ливанских фунтов. Нам она обходится втрое дороже — пятьдесят фунтов. А соль-то ведь нерафинированная.
И он стал подсчитывать, какой только дряни в морской воде нет: в ней не только хлористый натрий, необходимый людям в суп, но также сернистокислый магний, хлористый магний, сернокислый кальций, хлористый калий, йодистый натрий, бромистый натрий, и еще бог знает чего там только нет. Хотя все это можно из морской соли устранить, но обходится такое устранение страшно дорого.
В соответствии с пресловутым четвертым пунктом плана Трумэна американцы предложили Ливану солеочистительный завод всего за пустяк — 1 800 000 фунтов. Они тут же скостили эту сумму наполовину после того, как Германская Демократическая Республика предложила такой же завод за 120 тысяч фунтов. Но и на него не хватило средств.
Таким образом, соль пока что идет на мыловаренные заводы и в дубильное производство. Часть ее сушится и чистится простейшим образом. Хотите посмотреть, как это делается?
Мы стоим перед старым зданием, под бетонным полом которого жгут мазут. Соль высыхает, и тут же ее мелют и ссыпают в мешки. Вот и все. Таким образом, за день высушивается от четырех до пяти тонн соли.
— Разуваться? Ну, что вы — успокоили нас рабочие, увидев, что мы намереваемся снять забрызганные грязью туфли и ищем глазами чистые, хотя бы деревянные, башмаки.
— Немного грязи в соли не так уж страшно!
Часть солеварен в окрестностях Энфе разбросана по берегам залива, и это наиболее рациональная часть, с бассейнами правильной формы и непрерывным стоком. Другая же часть расположена на вытянувшемся мысе и напоминает гнезда ласточек, кое-как прилепившиеся на скалах. Обрамляющие их стены возведены вкривь и вкось. Кое-где они идут над самым обрывом, и, чтобы повернуться и не свалиться в дождевую воду, которая временно заполнила бассейны вместо морской, приходится выделывать акробатические номера.
Некоторые же из бассейнов прилепились к краю странного рва, перерезающего мыс. Глубина его добрых двадцать метров, стены отвесные, гладкие, словно обрезанные бритвой. Одни предполагают, что его соорудили франки, другие приписывают его сооружение финикийцам.
После осмотра Энфе мы сидим у господина Наами за приготовленным на скорую руку ужином. За столом шумно, как в улье. Семья Наами немалая: пять девочек и младший — мальчик. Девочки явились к ужину в светлосерой школьной форме.
Самая старшая, Мария, восемнадцатилетняя ученица лицея, охотно взяла на себя роль французско-арабской переводчицы. Потом идет пятнадцатилетняя Нина. Она исполняет обязанности хозяйки дома, взглядами отдавая распоряжения по сервировке. Тане — двенадцать, а Кате — одиннадцать. Эти заботятся о самой младшей поросли семьи — четырехлетней Лоне и трехлетнем Селиме.
Разговор, разумеется, все еще вращается вокруг соли.
— Знаете, конкуренция для нас — это старая песенка, — жалуется господин Наами, владелец сушильни. — Сперва конкурировали турки, потом французы. Сегодня нас прижимают голландцы. Нашей продукции хватает на покрытие лишь половины потребности Ливана в соли. Другую половину к нам экспортируют голландцы, и соль их в розничной продаже стоит половину того, во что нам обходится соль-сырец. А голландская соль чистая, мелкого помола, прекрасно упакованная. Вот и конкурируй после этого? Тяжелая конкуренция…
Он взял солонку и посолил суп... голландской солью.
Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд
Фото авторов
Рабаул — Порт-Морсби
В период Международного геофизического года экспедиционное судно Института океанологии «Витязь» проводило исследования в западной части Тихого океана. В августе 1957 года «Витязь» посетил город Рабаул на острове Новая Британия (архипелаг Бисмарка), а в мае 1958 года — Порт-Морсби на Новой Гвинее. В эти места еще ни разу не заходило ни одно советское судно. Порт-Морсби и Рабаул — наиболее крупные населенные пункты административного союза, включающего область Папуа, северо-восточную часть Новой Гвинеи, архипелаг Бисмарка, северную группу Соломоновых островов и ряд более мелких островков. Область Папуа — владение Австралийского Союза. Остальные территории, имеющие общее название Новая Гвинея, находятся под опекой Австралии. О Рабауле и Порт-Морсби, о жителях этих городов, встречах и беседах с ними и рассказывается в этой статье.
Город на вулкане
Солнце стояло еще высоко, когда «Витязь» вошел в бухту Симпсона. Говорят, что эта бухта одна из красивейших в мире. Густая тропическая зелень отражалась в голубом зеркале воды; кое-где сквозь чащу виднелись красные крыши и белые стены домиков Рабаула, а чуть вдали возвышались конусы вулканов. Среди них выделяется массивный трезубец, состоящий из целого семейства вулканов — Мать, Северная дочь и Южная дочь.
Величественные колоссы, казалось, застыли в вечном покое. Но это только ощущение, и оно обманчиво. Дорого обходится Рабаулу пробуждение вулканов. Особенно сильно пострадал город в 1937 и 1941 годах, когда одновременно «проснулись» почти все крупные вулканы. Подземные толчки и колебания почвы ощущаются здесь постоянно, и даже голубая, на первый взгляд такая безмятежная гладь бухты в тихие, безветренные дни вдруг покрывается крупной рябью: бухта тоже кратер подводного вулкана и рябь на воде — результат периодического его сотрясения.
Сочетание вулканов и тропической растительности придают Рабаулу своеобразие и какой-то особенный колорит, определяют его лицо. Улиц в обычном понятии этого слова здесь нет. В глубь тропического леса устремляется довольно широкая асфальтированная дорога, вдоль которой разбросаны одноэтажные домики на сваях — так называемые «бунгало» с огромными окнами во всю стену, прикрытыми жалюзи из пластинок стекла. Это и есть городские кварталы.