Журнал «Вокруг Света» №11 за 1979 год
Шрифт:
Утром капитанский мостик был заполнен людьми в унтах. На переборке висели полушубки и собачьи дохи геологов, строителей, гидрологов. Мы стояли у берегового припая, черная веха на белом льду показывала, что дальше идти нельзя — мелководье. В переносных рациях, которые строители притащили с собой на борт, шла оживленная диспетчерская перебранка, какая бывает только на берегу: звонкие женские голоса, перекрывающие друг друга, властные, требовательные мужские. Речь шла о бульдозерах, самосвалах, железобетонных плитах, трубах... Иван Игнатьевич, поглядывая на безоблачное ярко-синее небо, потирал от удовольствия руки. Погода для выгрузки была как на заказ. Уже давно готовы грузовые стрелы, расчехлены лебедки, все это боцман сделал еще на подходе. На палубе рокотали заведенные самосвалы и бульдозеры, приготовленные
Первый КрАЗ с белым медведем — эмблемой Арктики на кабине — закачался на стропах. Едва машина коснулась колесами льда, водитель, шедший вместе с ней на судне, вскочил в кабину и весело закрутил баранку. КрАЗ развернулся и умчался, словно существо, выпущенное в родную стихию.
В одной из свободных кают «Пономарева» поселился тихий человек в очках. К нему все время приветливо и с уважением обращались капитан, получатели грузов. Это был гидролог Владимир Михайлович Климович, человек, проработавший в Арктике целых восемнадцать лет.
К концу пути я уже знал, что довезти грузы до Ямала — это только половина дела, надо еще суметь удачно выгрузиться. Льды, как известно, находятся в движении, береговой припай может оторвать, а грузовая площадка и ледовая дорога покрыться трещинами. Судно, стоящее под выгрузкой, примерзает, его может выжать на мель, или, освободившись от части груза, став легче, оно «выскочит» из «насиженного» места, ломая грузовую площадку и кренясь. Все это может случиться в непроглядную пургу. Но оттепель — ведь грузовые операции ведут в конце зимы — не слаще: белые площадки покрываются сверху талой водой, до метра глубиной... Так что Арктика и здесь сопротивляется до конца.
— Работа наша связана с риском, — сказал мне Владимир Михайлович. — Правда, его можно свести до минимума, только необходимо выбрать степень оправданного риска.
Я знал, что еще задолго до начала выгрузки ведутся наблюдения за льдом, изучаются многочисленные прогнозы. А когда все подготовлено, проверено, гидролог садится в кабину рядом с шофером. Сначала — чтобы своим присутствием придать ему необходимую уверенность; а потом, когда шофер освоится с ситуацией и начнет думать, что опасности не существует вовсе, удерживать от неосторожных действий.
— Лихачество в нашем деле, — говорил Владимир Михайлович, — приходится карать самым суровым образом, слишком дорого может обойтись оплошность.
На следующий день, пока шла выгрузка, Климович отстранил от работы молодого инженера-гидролога. Видимо, он был у него на примете: он уже однажды со своим помощником выходил в маршрут без компаса, ракетницы, карабина. Им предстоял недалекий путь к приборам, которые были установлены подо льдом. И гидрологов накрыла пурга. Они заблудились, вместо полутора часов проходили восемь. Владимир Михайлович тогда отправил на поиски всех, кого только можно было.
Двое потерявшихся все-таки добрались до полярной станции на берегу, виновник «приключения» чувствовал себя героем.
«Мне такие герои не нужны», — предупредил его Владимир Михайлович. И когда тот же гидролог позволил себе еще раз уйти в маршрут без необходимого снаряжения, он был отстранен.
— Может быть, дело в молодости? — спросил я Владимира Михайловича.
— Нет. Для работы в Арктике необходимы определенные моральные качества, в число которых входят и скромность и надежность.
Климович познакомил меня со своим товарищем Валентином Яковлевичем Коржиковым, тоже опытным полярником. Сказал, что лучшее знакомство с гидрологом — это сходить с ним в маршрут.
Рано утром, в темноте, к балку, в котором жили гидрологи, подъехал гусеничный вездеход. Валентин Яковлевич и его коллеги вооружились необходимым для своей работы, я же — фотоаппаратом.
Молодой водитель гнал вездеход по снегу на большой скорости. В лобовое стекло била снежная пыль, гусеницы поднимали белые буруны. Валентин Яковлевич пояснил мне, что, когда техника идет на большой скорости, по льду расходятся продольные и поперечные волны. Груженая машина катит незаметную на глаз волну перед собой и позади. Лед, опираясь на воду, ведет себя как гибкое, упругое тело.
За грядой торосов начался маршрут. Новая дорога была уже размечена вехами. Через равные промежутки мы останавливались: гидрологи бурили лед, измеряли толщину, плотность, температуру, сравнивали с предыдущими показаниями. Как я успел заметить, Валентин Яковлевич все распоряжения отдавал в виде просьбы. Так обычно ведет себя человек с большим авторитетом. Дул обжигающий ветер, нестерпимо ярким белым светом горел снег. Я между делом пытался перевести разговор на приключения, которые, как мне казалось, стерегут людей здесь на каждом шагу.
— Всего хватает... — говорил Валентин Яковлевич. — Может случиться так, что в одно прекрасное утро встанешь, а припая нет: оторвало его и унесло в море. Вот и думай, ломай голову, как выгружать вышедшие к нам суда...
«Павел Пономарев» выгрузился на два дня раньше срока. Хорошей организации сопутствовала отличная погода. Четко, одна за другой, подходили к борту машины, моряки быстро подавали стрелами груз, гидрологи с утра до ночи лазили по льду... Когда последняя груженая машина отошла от борта, был дан праздничный салют разноцветными ракетами, и «Пономарев» несколько раз проревел своими тифонами. Ледокол уже вел к ледяным причалам другой пароход — «Гижнгу». За все время разгрузки лед вокруг «Пономарева» оставался целым. Чтобы судно не вмерзло в лед, грели отсеки рядом с бортовой обшивкой, перекачивали балласты, слегка кренили корпус судна из стороны в сторону. Но самой трудной, поистине ювелирной работой было отойти, не повредив ледовой площадки, то есть уступить «Гижиге» несломанный причал. И сделать это нужно было без помощи ледокола. Самостоятельный отход от припая осуществлялся впервые.
Владимир Михайлович Климович был возбужден. И с нескрываемым восторгом все приговаривал, что капитан рисковый мужик, если только получится то, что задумали, много времени и усилий будет сэкономлено.
Иван Игнатьевич решил начать отход судна утром. Не спеша, напившись чаю. Когда предстояло что-то трудное и рискованное, как я уже успел заметить, капитан шутил, балагурил и к делу приступал неторопливо. Потом вдруг на него словно находило вдохновение. Его маленькая фигурка в вязаной шапочке мелькала то на одном крыле мостика, то на другом, бегали штурманы, выполняя его поручения, звонили телефоны в машинное отделение, отдавались распоряжения и команды. На ходу Иван Игнатьевич «разносил» того, кто попадался ему на глаза. Боцман в горячке ворчал, как рассерженный медведь, на матросов. Гремели палубные динамики от переговоров: дело делалось чрезвычайно осмотрительно и осторожно... Сначала долго работали полным ходом вперед. Поворачивали-перекладывали с борта на борт руль. Не сдвигаясь с места, судно расшатывало вокруг себя лед, расширяло чашу, в которой стояло. При этом нужно было смотреть в оба, чтобы ничего не повредить. Потом Иван Игнатьевич перешел к кормовому пульту управления. Произошла смена настроения, капитан «ушел в себя». Стоял неподвижно, щурился от яркого света, его борода успела заиндеветь. Теперь судно должно было пятиться кормой в яйцеобразной ледяной чаше. Был дан полный задний. Помощники докладывали: «С правого борта вода пошла на лед...» «С левого...» «Отошел на полметра форштевень...» Иван Игнатьевич молча кивал, словно и не слушал. Снова дали полный вперед, чтобы размыть лед, который держал с кормы. Еще полный назад. И вот теперь можно только «средним»... «малым»... «самым малым». Наступил ответственный момент. Стояли по местам помощники капитана — штурманы. Перестал ворчать, притих боцман. Со всех сторон, перевесившись через борт, смотрели на лед люди. Мы начали выходить из чаши. Лед сзади крошился, становился ребром, раздвигался. «Получилось! Получилось!» — обрадованно засуетился, перебегая от борта к борту, Владимир Михайлович. «Получилось», — заговорил кто-то возле капитана.