Журнал «Вокруг Света» №11 за 1987 год
Шрифт:
Впереди, на углу Фонтанки и Невского, высится броский ярко-красный дворец князя Белосельского-Белозерского. Сколько помню, в нем всегда помещался Куйбышевский райком партии, здание тщательно ремонтировалось и реставрировалось. И сейчас тяжеловесные барочные формы дворца кое-где прикрыты лесами. Бойцову хочется показать дворец изнутри, но вначале он заводит к мастерам из ленинградского объединения «Реставратор», которые работают сегодня в этом здании.
— Многие дворцы по Фонтанке реставрируем,— не спеша поясняет Александр Семенович Ефименко, столяр-краснодеревщик с большим стажем. Он откладывает в сторону инструмент, которым отделывает затейливые деревянные завитки на дверях. К его работе присматривается
— Вот Евгений Дубницкий только начинает свой путь краснодеревщика после училища — опыт передаю...
Большой труд вложили мастера в отделку парадных комнат этого дворца. Ефименко припоминает, как снимали частями провисшую деревянную подшивку потолка в Бирюзовом зале. Идем анфиладой залов и гостиных: Дубовый зал, Красная гостиная, Зеленая столовая. Все поражает пышностью и богатством отделки, а Золотой зал просто слепит глаза. Я смотрю на прекрасно сохранившийся рисунок натертых до блеска паркетов и жалею не менее ценные паркеты Эрмитажа, истыканные шпильками дамских каблучков. Тоже проблема, да еще какая. С одной стороны — дворцы открыты для всех, а с другой — надо ведь сохранить их в целости от износа и порчи...
В Золотом зале, выходящем на Фонтанку, отражаются в зеркалах огромные люстры. Но что это за звук? В воздухе плывет непрерывный тихий стеклянный перезвон — это идут тяжелые колонны машин, и содрогание набережной передается большому зданию.
А что говорить о малых домиках, таких, как дом № 101 у Семеновского моста! Это дом А. Н. Оленина, известного деятеля русской культуры. Здесь молодой Пушкин в 1819 году увидел Аннет Керн, об этой встрече его вечные слова: «Я помню чудное мгновенье...» Правда, к тому моменту дом уже принадлежал С. И. Штерич, но действительно А. П. Керн здесь бывала и даже жила. Действительно и то, что дочери Штерич, Марии Алексеевне Щербатовой, посвятил свои стихи Лермонтов. И этот дом дожил до наших дней! Он охраняется государством, но что толку? Такие малые, но не менее близкие нашему сердцу домики разрушаются от проносящегося вблизи транспорта еще быстрее, чем дворцы...
Мы смотрим из окна бывшего дворца на Фонтанку, и архитектор Бойцов, показывая на противоположный берег реки, где перестраивается целый квартал, говорит, что не меньше трети всех домов здесь нуждается в капитальном ремонте, а жильцы, естественно, во всех обычных сегодняшних удобствах.
Я думаю о своем, простоявшем уже сто лет Елисеевском доме, который Бойцов уважительно называл «крепеньким». Как близки те дни, когда после лодочных гуляний из жаркого дня я вбегал в прохладную парадную. Горели в окнах витражи, еще ходил один из первых в Петербурге лифтов, а в нишах на лестничных площадках под гербами с купидонами стояли статуи. Как не понять тех жителей-патриотов, которым жаль утерять все эти милые и праздничные украшения не только их личной жизни, но и истории. До сих пор в нашем доме служат и бронзовые ручки, и затейливые шпингалеты на окнах и стоят белейшие изразцовые печи, правда, уже при водяном отоплении. Есть и лепные украшения на высоченных потолках... Сейчас, говорят, ведется предварительная перед ремонтом перепись всего, что нужно сохранить. Хотя при этом горестно добавляют: «Но сладу нет с этими строителями...» Значит, все-таки бесследно пропадают дорогие исторические реликвии. С этим мириться никак нельзя, особенно в прекрасных домах на реке Фонтанке, особенно ленинградцам.
В. Лебедев Ленинград
Белый парус Памира
Ранним
Вскоре впереди показалось озеро Каракуль, расположенное на высоте более 3900 метров. Изучение бабочек — мое давнее увлечение, можно сказать, вторая профессия.
Обычно на Восточном Памире энтомологи «привязываются» к Ошско-Хорогскому тракту, останавливаются у дорожных мастеров или в редких кишлаках. Удаляться от тракта высоко в горы опасно: и ночи морозные, и бездорожье, и селений нет. Поэтому энтомологи уходят «на охоту», прибиваясь к какой-либо экспедиции. Мне нужно было попасть в горный массив Мынхаджир, на левый берег реки Оксу. Туда обещали меня доставить геологи из Мургаба.
И вот я на месте. Утром следующего дня я уже поднялся по восточному склону на гребень отрога и оказался в седловине, примыкающей к мощной скальной короне массива. Немногочисленные бабочки, летавшие над крутыми осыпями с редкими растениями, были мне известны, и я уже подумывал о полной бесполезности моего пребывания на Мынхаджире. И вдруг неизвестно откуда передо мной возникла громадная белая бабочка с большими красными пятнами на крыльях. Встреча с ней произошла так неожиданно, что мой запоздалый взмах сачком, естественно, оказался напрасным. Трудно передать охватившее меня отчаяние. Я сразу понял, что упущенная бабочка, по крайней мере, для Восточного Памира ученым неизвестна, а возможно, и вообще не описана ранее. Теперь я и думать не хотел о том, чтобы уезжать с Мынхаджира. Пусть я пробуду здесь все три недели, оставшиеся от отпуска, но хоть один экземпляр таинственной бабочки поймать обязан.
Я шел медленно, внимательно осматривая все вокруг. О времени совершенно забыл. И вновь неизвестная мне бабочка возникла передо мной совершенно неожиданно. Правда, теперь я не растерялся — сачок тут же накрыл таинственное создание. Осторожно извлекаю пленницу из ловушки и пинцетом разнимаю сложенные крылья. На нижних, темных по краю — большие красные пятна, под которыми вытягиваются дугой сияющие синие «глазки». Верхние крылья — белоснежные, с четким узором из черных и прозрачных полос.
Эта удивительная бабочка стала моим первым и единственным трофеем. В оставшиеся дни я не только не поймал, но даже и не видел больше ни одной...
В Москве многие энтомологи назвали мою находку самой прекрасной бабочкой Средней Азии. Она описана мною вместе с Ю. Ю. Щеткиным как новый подвид парнассиуса чарльтониус и до настоящего времени остается единственным экземпляром, найденным на Восточном Памире, и самым северным представителем чарльтониусов группы деккерти, наиболее древней, отличающейся крупными размерами и интенсивной окраской. Я назвал бабочку «анюта» в память о моей матери. Бабочки этого рода входят в семейство парусников, вот почему свою я частенько ласково называю белым парусом Памира.
Л. Каабак, доктор химических наук
Фото автор Мынхаджир — Москва
Хэммонд Иннес. Большие следы
Продолжение. Начало в № 8, 9, 10.
Я уже задремал, когда прибыл патруль. Каранджа вышел на дорогу и что-то крикнул солдатам, потом направился к грузовику, где стоял в ожидании капрал. Они переговорили.