Шрифт:
Раздумья на берегу Байкала
Едва ли найдется сегодня человек, равнодушный к судьбе Байкала. Прошло более года с тех пор, как было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по обеспечению охраны и рационального использования Байкала в 1987—1995 годах». На состоявшемся в июле этого года совещании в ЦК КПСС, как сообщалось в печати, отмечали, что уже выполнено немало природоохранных мероприятий. Однако наиболее крупные задачи решаются медленно, поэтому чувство озабоченности положением дел на Байкале не должно покидать никого. Совет штаба ЦК ВЛКСМ на БАМе создал Фонд экологической защиты Байкала (ФЭЗ). Программа работы фонда достаточно широка и направлена на развитие инициатив молодежи: здесь и организация
Впечатления от поездки в недавно созданный Государственный Забайкальский национальный природный парк
Небольшая рыбацкая деревушка Курбулик смотрит окошками на Байкал, точнее — на Чивыркуйский залив, за которым белеют Баргузинские гольцы. Стоит позднее, но теплое «бабье лето», начало октября, денек тихий и солнечный, в прибрежной тайге ярко желтеют лиственницы и березы, оттеняя суровую сумрачность хвойных деревьев. Лохматые кедры и остроконечные пихты смотрят с крутизны берегов в озерную голубизну. Вся округа овеяна благодатным покоем и предзимней грустью, она зовет в свои горные дали и располагает к долгим раздумьям...
Разумеется, довелось мне не только посидеть на берегу залива, созерцая красоту озера, но и побродить по тропам вдоль Байкала, ночевать у таежных костров под гольцами Святого Носа, плавать на рыбацких суденышках. Но из всех долгих дней на Байкале более всего, пожалуй, запомнились те часы, что провел я на чивыркуйском берегу...
Яркость заснеженных гольцов, золото осенней тайги, просторы небес — то совсем ясных, то облачных, то хмурых, наконец, сам Байкал, постоянно меняющий свои оттенки,— все это создает такую многообразную цветовую гамму, что поневоле вспоминается старая байкальская легенда, описанная в книге М. Жигжитова «Подлеморье».
«Когда-то, давным-давно, в устье Большого Чивыркуя жило племя охотников-тунгусов. Был у них великий шаман Курбул. Он надевал пестрый халат и, исполняя священный танец, вызывал добрых духов и богиню Бутады. Шаман ушел на Верхнюю Землю к небожителям, а людям оставил свое яркое одеяние и имя. Вот откуда этот удивительно красочный халат, которым укрывается залив на ночь, вот откуда и звучное название — Курбулик».
Сейчас этот залив чаще зовут Чивыркуйским. Многие знатоки Байкала считают, что нет на всем славном озере более богатого и красивого места, чем Чивыркуй с его бухтами, мысами и островами. Вот только некоторые их названия: бухты Окуневая, Сорожья, Крестовая, Змеиная, Крутая, Крохалиная; мысы Онгоконский, Фертик, Курбулик; острова Калтыгей, Бакланий или Шимай, Елена... Неподалеку от входа в залив лежат и самые таинственные острова Байкала — Ушканьи. Нынешний полуостров Святой Нос, соединенный с берегом низким перешейком, сравнительно недавно намытым рекой Баргузин, ранее был самым большим островом; его горные пики, словно зубья гигантской пилы, вздымаются более чем на полтора километра над водной поверхностью.
Байкал и сегодня полон тайн, вся история его изучения — это спор различных гипотез, столкновение научных версий и мнений. На новейших картах и схемах Байкала, например, всюду показан подводный Академический хребет, пересекающий байкальскую котловину от Ольхона до Ушканьчиков с продолжением к востоку до мыса Валукан. Ушканьи острова рассматриваются как вершины этого древнего хребта, опустившегося в озеро. А вот известный байкаловед В. В. Ламакин категорически отвергал существование этого хребта, считал, что Ушканьи острова образовались недавно в результате поднятия дна. Изучая динамику байкальских берегов и террас, он определил, что побережье Чивыркуйского залива, как и многих других участков, явственно опускается; ученый уловил невидимый простым глазом, но тревожно-напряженный ритм жизни сегодняшнего Байкала — проявляется он в необычно частых землетрясениях. Последнее, как известно, произошло совсем недавно — в декабре прошлого года.
А загадки байкальской топонимики? Неспроста, скажем, тот же Святой Нос назван именно так, и вряд ли стоит связывать это а относительно недавней историей Посольского монастыря и деревней Монахово (слышал я и такую версию). Позволю себе выразить решительное несогласие с наиболее официальным объяснением: будто бы «полуостров имеет форму гигантского носа» (как говорится в известном «Атласе Байкала» и книге Г. И. Галазия «Байкал в вопросах и ответах»). Дело, конечно же, в том, что «нос» — это мыс, а вот почему он «святой» — не может объяснить даже авторитетный знаток названий Сибири профессор М. Н. Мельхеев, автор книги «Топонимика
Если такие названия бухт, как Змеиная (с горячим источником, возле которого когда-то водились ужи), Сорожья (сорога — местное название плотвы) или Крохалинка (крохаль, птица) говорят сами за себя, если слово «Чивыркуй» профессор Мельхеев расшифровывает как «лесные заросли» (бурятское «шэвэрхуу»), то найти объяснение слову «онгоконский» мне пока не удалось...
Да, есть о чем поразмыслить, на Байкал глядючи. Я от многих слышал, будто человек, впервые оказавшийся у сибирского моря, испытывает не только чувство восторга от величия природы, но и безотчетный страх; объясняется это влиянием инфразвуков, которые возникают при малейшем волнении озера (такой же страх ощущает человек в момент даже отдаленного землетрясения). Сейчас уже не вспомню, было ли у меня такое чувство при первом свидании с Байкалом. Я приехал поездом из Иркутска осенью 1955 года — еще работала заброшенная ныне кругобайкальская дорога, поднимался к старому маяку над портом Байкал, потом, переплыв исток Ангары, бродил вокруг Листвянки. Помню удивительное рыбное изобилие на иркутском рынке (даже таймени лежали!), груды копченого и вяленого омуля чуть ли не у каждого дома в прибайкальских селениях, а вот насчет страха — не помню — разве что благоговейного! Тридцать с лишним лет миновало, для человека это ведь много, у Байкала же мерки иные: миг единый, не более. Но в этот «миг» вместилось такое, что и не снилось озеру за все прошлые века...
В конце 50-х годов из-за Иркутской ГЭС уровень озера поднялся на полтора метра, затопив прибрежные бухты и низины, леса на перешейке Святого Носа, нерестовые мелководья — соры. Какой урон понесла при этом живая природа, в частности, рыбные нерестилища, сказать теперь трудно, и в обширной научной литературе сведений об этом мало: непопулярная была тема. Во всяком случае, с тех пор резко сократилась численность бычка-желтокрылки, молодью которого питался ранее омуль, тогда же перестали гнездиться лебеди в Чивыркуйском заливе, исчез остров Чаячий на озере Рангатуй. Но эта беда была лишь прелюдией: в Байкальске, на южном берегу озера, разместился целлюлозно-бумажный комбинат — «гигант лесохимии», а на северном развернулась вовсю «стройка века», породившая город Северобайкальск, который предполагается ныне превратить в крупный индустриальный центр. Мне довелось видеть горестные диаграммы загрязнения Байкала, где первое место отведено реке Селенге с целлюлозно-картонным комбинатом на ее берегах, а за дальнейшие «соревнуются» между собой и комбинат в Байкальске, и зона БАМа, и выбросы Иркутско-Ангарского промузла, Гусиноозерской ГРЭС, города Улан-Удэ. Обозначены в том печальном ряду загрязнителей и старые поселки — Слюдянка с ее большой железнодорожной станцией и тысячами печных труб, Усть-Баргузин с рыбоконсервным заводом, Листвянка с новой гостиницей «Интурист» и многие другие.
Увы, не тот уже сегодня Байкал, не та в нем вода, не тот омуль. Страшное для гидробиологов слово «эвтрофикация», то есть насыщение воды органикой и смена коренных уникальных обитателей массовыми видами-космополитами, стало печальной реальностью в южной части озера и грозит всему водоему. Удастся ли сдержать, остановить и затем повернуть вспять этот грозный процесс, будут ли на этот раз проведены в жизнь правительственные постановления об охране Байкала — вот что сейчас более всего волнует и подлинных ученых, и всех, кому дорого славное море. А ведь это, хочется надеяться, большинство наших сограждан.
Есть, правда, сдвиги и к лучшему. В 1955 году на Байкале был единственный заповедник — Баргузинский, старейший в России, учрежденный в 1916 году. В недоброй памяти 1951-м его площадь была сокращена с 570 до 52 тысяч гектаров, такой она и оставалась до 1959 года. Нынешняя территория трех существующих заповедников — Баргузинского, Байкальского и Байкало-Ленского — приближается к миллиону гектаров, хотя лишь немногая часть этой площади приходится на побережье и вовсе малая — на акваторию. Одно время в ходу был призыв объявить заповедником весь Байкал — призыв явно утопический, ибо заповедание есть полное прекращение хозяйственной деятельности, а прекратить ее повсюду на озере невозможно, да и не нужно. Другое дело — ее регулирование, отказ от загрязняющего природу производства, от использования ядов и вредных химикатов в сельском хозяйстве, строгие правила природопользования. И, конечно же, развитие системы особо охраняемых природных территорий, не только заповедников как самой высокой формы заповедания, но и менее строгих — заказников, памятников природы, национальных парков, о которых начали говорить еще в 60-х годах.