Журнал «Вокруг Света» №11 за 1991 год
Шрифт:
В конце 1944 года в освобожденной Советской Армией от немецких и венгерских фашистов Восточной Венгрии возникло Временное национальное правительство. Оно использовало трехцветный флаг без герба. Флаг этот сохранился в том же виде и после завершения освобождения страны и ликвидации в 1945 году фашистского режима на всей территории Венгрии. Страна была провозглашена республикой, герб лишился короны и в этом виде вновь стал изображаться на флаге. С провозглашением Венгрии народной республикой в 1 949 году был принят новый герб: на окруженном венком пшеничных колосьев голубом поле изображалась красная звезда с золотыми лучами и скрещенные молот и колос. Венок был перевязан лентой национальных цветов. Герб изображался
Этот герб, лишенный национальных символов, не приобрел популярности, поскольку ассоциировался в сознании венгров с диктатурой тоталитарного режима Ракоши. Драматические события осени 1956 года в Венгрии, в ходе которых восставшие вырезали герб из флага, привели к очередному изменению государственной символики. В 1957 году было решено, что изображение герба на флаге является излишним, а сам герб должен в большей степени, чем до этого, отражать национальные традиции. Поэтому был принят новый герб, на котором щит фигурной формы, повторявший цвета флага, венчала красная звезда и вновь окружал венок колосьев, перевитый на сей раз красной и трехцветной лентами.
Он просуществовал до 1990 года, когда был восстановлен старый венгерский герб, причем увенчанный короной святого Стефана, хотя республиканский строив Венгрии сохранился. Флаг же образца 1957 года не претерпел изменений.
Считается, что красный цвет флага и герба напоминает о крови, пролитой в борьбе за свободу, белый означает чистоту и благородство идеалов венгерского народа и его готовность к самопожертвованию, а зеленый выражает надежду на лучшее будущее страны и ее процветание. Двойной крест на гербе символизирует христианскую религию, а корона — символ государственности и национальных традиций.
Юрий Курасов
Зрячее сердце
Продолжение. Начало см. в № 9/91 , 10/91 .
Глава IV
Дворец
Путь мы начали на следующее утро. Я даже не оглянулся на хижину, три долгих сезона бывшую моим домом.
Учитель говорил, что я обрету свободу, но вместо этого меня несло как щепку в потоке событий. Куда? Неизвестно. Оставалось надеяться, что путь ясен Учителю. Не видя ничего вокруг, я покорно шел за ним следом, и перед глазами моими была... нет, уже не улыбка Нанди, а серая стена, бескрайний занавес, марево тумана. И внезапно из этой мутной пелены меня пронзила новая боль. Я ощутил ее так остро, что от неожиданности упал на колени, сдирая кожу об острые камешки тропинки. Сквозь боль, пульсирующую в висках и обжигающую глаза, я увидел, что в высокой траве прямо передо мной лежал, закинув голову, молодой человек приблизительно моих лет в дорогой одежде. Правда, она была безжалостно изодрана и испачкана кровью. У меня, непривычного к виду ран, тошнотворный комок подкатился к горлу. Учитель с сомнением рассматривал раненого.
— Он умрет? — осторожно спросил я.
— Нет, — ответил Учитель. — Но мы должны унести его с собой, — добавил он, думая о чем-то своем...
Найденного в лесу юношу мы принесли в ашрам — обитель дваждырожденных, спрятанную во чреве красной одинокой горы. Здесь, в пещерах, древнее время стояло недвижно, как подернувшаяся ряской вода заросшего пруда. Пахло сыростью, пометом летучих мышей и дымом давно сгоревших благовоний.
Митра, как звали юношу, оказавшегося воином раджи, кшатрием, долго привыкал к новой жизни. И все же наступил обряд посвящения. Время пришло жестокое: селенья обносились частоколом, поля зарастали колючками, на перекрестках дорог появились Трезубцы Шивы. Везде тревога и ожидание войны. А в Хастинапуре спорили о наследии. Видура в зале собраний напомнил о приметах Калиюги, названных в сокровенных сказаниях: «Люди становятся лживыми, стараются нажить богатство, фрахманы нарушают обеты, женщины не хранят верность мужьям, а мужья отвращаются от закона».
Впереди их ждали тяжелые испытания.
— Сколько народу придется перебить, — с грустью говорил Учитель, — прежде чем остальные позволят заняться их спасением. Все приметы указывают, что приходит срок смены юг. Эра справедливости, Сатьяюга, останется только детским сном человечества, грустным преданием о потерянной силе и гармонии. Может статься, что вы — последние лучи света, ушедшие из этого ашрама. Мы так мало успели вам дать.
Я почувствовал, как у меня перехватило горло от подступивших слез. И, склоняя голову перед Учителем, я услышал взволнованный толос Митры:
— Вы дали нам бесценное сокровище — второе рождение, и никогда нам не расплатиться за это признательностью и любовью.
Пришла пора весенних дождей и буйного цветения фруктовых деревьев. Днем все жарче припекало солнце, а ночами тревожно кричали птицы и мерцали, погасая, звезды. Весть без слов при--шла из темных бездн моего «я», оттуда, где угасали и меркли все цвета, формы, звуки реальности. И понеслись, обретая плотность и силу, по полям моего воображения образы колесниц, всадников, развевающихся знамен. Среди ночи я вскочил на своей жесткой циновке и при свете огня светильника увидел, что глаза Митры тоже открыты. Он неподвижно лежал у другого края комнаты с сосредоточенным выражением лица, слоено прислушиваясь к внутренним голосам. Встретившись со мной взглядом, он сказал:
— Ну вот, мы в узоре. — Потом, поморщившись, добавил: — Я вижу, тебе эта весть тоже не доставила радости. У меня такое ощущение, что молния ударила с небес и расколола доспехи моего черепа.
Я только кивнул в ответ. Голова болела нестерпимо. У стен кельи я услышал мягкие шаги, и со светильником в руке к нам вошел Учитель.
— На этот раз Мадхура, — сказал он, и мне показалось, что в его глазах блеснули слезы. — Вас призывают.
Было раннее утро. Мгла и туман стояли у подножия нашей горы, как синяя вода. Голоса слуг, которые привели нам коней из деревни, доносились смутно и глухо, словно из глубины. Учитель помогал нам собраться в дорогу и говорил, говорил, не переставая. Мне показалось, что он пытается в эти последние минуты передать нам еще какие-то знания, опыт, которым не успел поделиться:
— Мадхура взята штурмом... Наш ашрам, который находился неподалеку от города, уничтожен. Высокая сабха призывает дваждырожденных, не обремененных долгом перед учениками и властью, идти на помощь. В Мадхуру, наверное, отправится и Арджуна. Он окажет вам покровительство.
— Но как он узнает нас? — спросил я.
— Теперь вы — часть нашего братства, и Арджуна узнает вас так же неизбежно по вашим мыслям, как если бы вы написали на щитах свои имена. Слуги уже оседлали коней. Спускайтесь, вниз. Доедете по северной дороге до границ гор, потом за перевалом найдете истоки реки. Они отмечены маленьким храмом — тиртхой. По ней два дня пути до наших застав.
— А вам, Учитель, ничего здесь не угрожает? — с тревогой спросили мы.
Он пожал плечами:
— Разбойники не отважатся потревожить ашрам. Местный раджа пока еще не отравлен ненавистью к мудрым. А если случится какая-нибудь беда, тоя пошлю зов, и все дваждырожденные, находящиеся поблизости, поспешат на помощь...
У меня почти не было опыта езды верхом, и я все никак не мог попасть в такт легкой рыси коня. Но постепенно, день за днем, мы привыкали друг к другу. И все это время, словно эхо, звучал в нашем сознании далекий зов, стягивающий мысли дваждырожденных к единому Центру — объятой пожарами Мадхуре. А потом вдруг пришло успокоение.