Журнал «Вокруг Света» №12 за 1991 год
Шрифт:
Ветер северный, северо-западный, 3-5 баллов. Такой для меня в самый раз. За сутки можно будет пересечь стокилометровый залив Толля. Заложил компасный курс на мыс Оскара.
Внимательно смотрю в бинокль — горизонт по моему курсу почти чист — насчитал всего десяток льдин. Мелких совсем нет. Закладываю в память рельефные изломы берега на случай шторма и бегства. Глубина позволяет в ночлег отстояться на якоре. Поработаю до темноты и встану. Плохо, что опять остался с суточным запасом воды, непростительная безответственность. В крайнем случае, в море пока еще можно выловить льдинки. Благо оставил для топки немного дров. Сумерки. Ветер ослаб и повернул на северный — попутный. Зачем на якорь становиться, лягу в дрейф. Час назад на левом траверзе просматривался маяк, по нему и определяю расстояние дрейфа. Догнал большую льдину и полез в «каюту».
Ночью все обледенело. Якорный капроновый трос хрустит от ломающейся корочки льда, хорошо бы печь затопить. Нельзя,
В полдень у отчетливо различимого разлома берега показалась точка, похожая на балок. Точно. Узкий прорыв в отвесных скалах ведет в глубокий морской залив. Будто кто-то огромной ножовкой выпилил кусок скалы для прохода. Не Гафнер-фиорд ли? Начальник заставы Челюскина говорил, что там стоят рыбаки, если их не сняли. Через час «Пелла-фиорд» у входа в Гафнер-фиорд. Красивое место. На верхней отметке каменный гурий и красный флаг. За мысом видны несколько вагончиков, антенны, какие- то мачты с флагами. Рыбацкий домик — на противоположной стороне, сейчас он скрылся за скалами. Над обрывом какой-то памятник, у его подножия... флаг. Приблизившись, сообразил, что за мысом стоят суда, это их мачты. Здесь уж, думаю, разживусь картой или кальку с лоции сниму. Хоть бы повезло. А вот памятник на поверку оказался, по-сухопутному говоря, сортиром, обитым толем. А морской флаг закрывал дырку, чтобы не дуло.
Одно из брошенных судов было полузатоплено, другое — на плаву, но, похоже, необитаемое. Две собачки на берегу бегают, лают. Никто не выходит. Из одного вагончика дым идет, есть, значит, кто-то. Причаливаю к затопленной корме, беру документы, собираюсь идти. А тут собачка по трапу забралась и по обледенелой палубе встречать гостя крадется, коль хозяин не встречает. И вторая подоспела. Лодку придется закрывать — все подберут. Трап крутой, обледенелый и снегом занесен, спускаюсь аккуратно. Дверь вагончика отворилась, и выглянул человек в тельняшке. Вот и моряки. В вагончике типичная картина, мягко говоря, беспорядок. Знакомимся. Халидулин Марс Мурзагалеевич, сторож-радист базы Центральной арктической экспедиции Севморгеология. Он знает, что я иду, ему сообщили по рации. С рыбаком, чей домик напротив, ждали меня вечером, на горе жгли факел. Не видел, а то, конечно бы, догреб. Поговорили немного за чаем.
— Не торопись, — говорит Марс,— у полуострова Оскар лед стоит и ветер нехороший. Глазом не моргнешь, как забьет залив.
Весть эта для меня не была неожиданной: при разработке маршрута я учитывал, что архипелаг Норденшельда может быть забит льдом. И все-таки озадачился.
— В двенадцати километрах отсюда, на обрыве, точка Диксонской гидробазы, ее отсюда видно, — говорит Марс,— можешь зайти...
Пробиваю крутую волну и ухожу мористее. Действительно, на крутом берегу видны цистерны и вагончик. Выйду на траверз и отдохну. Грести становится все труднее, волна бьет лодку в нос. Уже три часа прошло, а до точки еще два километра. Столь уж важно поравняться с ней? Отстой. Якорь зацепился хорошо, глубина метров двенадцать. Часа два полежал и выскочил из-под тента, как ошпаренный: в лодку ударилась льдина. От берега на несколько километров в море ползет сплошная белая лента льда, разрывов не видно. Чтo делать? Укрываться в фиорде? Заманчиво — быть с людьми. Но залив может закрыть навсегда. Нет, надо попробовать обойти край, дал же себе слово — биться до конца, до тех пор, пока лед не спаяет мороз.
Поднимаюсь на север, обхожу ходовые поля. Два километра иду курсом и снова в обход. Еще одна беда надвигается — туман. Засекаю по компасу берег. Зигзаг за зигзагом. Тыкаюсь в лед, что слепой котенок, ищу проходы. В сумерках прицепился к льдине. Быстро, чтобы не затерло, содрал шкуру с двух уток, прорубил колодец во льду, собрал литров десять подсоленной воды — ничего, пить можно — и дал тягу. Обходы все дальше уводят от земли на север.
Дважды прорубил каналы в спайках, дважды перетащился. Не всегда удается грести, тогда весло использую как шест. Снег чередуется с туманом. В четыре утра увидел берег. Потерял шерстяную варежку, замерзаю. Лед движется настолько плотно, что нет времени достать запасную. Прошло еще два часа. До забитого прошлогодним снегом высокого крутого обрыва меньше километра. Намыкался, прежде чем удалось приблизиться. Даже, если удастся к нему подойти, то высадиться невозможно: надо быть альпинистом, чтобы преодолеть его. Вот маленькое углубление в береговой линии, ручеек прорезал склон. Крупные льдины на мели сидят, признаков торошения здесь не видно. Самое место спрятаться. Туда, сюда ткнулся — не пускает лед. Выбрал самую маленькую перемычку и прорубил канал. Подошел к берегу на глубину полтора метра и бросил якорь. Надежное укрытие. Ну как не сказать: «опять повезло» — могло сейчас в море вместе со льдом утащить. За семнадцать часов хода ни минуты отдыха. Пожалуй, километров на 25 продвинулся к цели. Пока работал, согревался. Сейчас стою весь мокрый, зуб на зуб не попадает. Сырой снег валит стеной, дальше сотни метров ничего не видно. Понимаю, что надо переодеться, ставить печь. Но не могу заставить себя пошевелиться. Взгляд прикован к тенту, хочется юркнуть туда, зарыться в ворох тряпок и забыться.
Топлю печь, варю горячую пищу, спать только после ужина — силы мне еще очень пригодятся. Борьба с желанием заснуть бывает изнурительней самой тяжелой работы. Съел целиком утку, запил горячим бульоном и выпил кружку горячего молока с медом и маслом. Лицо горит, вены на теле вздулись — блаженство от истомы. Как мало надо человеку... Заложил в печку два кругляша, прикрыл заборник воздуха до последней дырочки и наконец-то заснул.
2 сентября. Воздух минус 1. Кругом все бело — и на море, и на суше. За пять часов на носу лодки образовался десятисантиметровый слой снега. Ветер — чистый запад. Встрепенулся, словно охотник, увидевший добычу. Повернет на южный! До сумерек дождался юго-западного ветра, но хода нет. Придется ночевать. Хорошо, что у Марса разжился дровами. Одежду всю высушил, еду впрок наварил и занялся дневником. Еще ни в одном путешествии не удавалось делать записи ежедневно. Мешал этому не только скудный свет и неудобное положение — писать приходилось и лежа на спине, и полусидя; вообще вся окружающая обстановка не очень располагала к этой работе. При прыгающей на волнах лодке на бумагу ложились такие каракули, что на другой день сам их с трудом разбирал. Сохранить листы чистыми не было возможности: стоило взять тетрадь в руки, как на ней появлялась сажа, пятна жира и бог знает что. Записи тех дней имеют отвратительный вид. Неужели придет день, когда снова смогу писать на чистой бумаге?
За вечер и ночь отлежал все бока. Никогда не думал, что одна звездочка, тускло мерцающая на небе, может доставить огромную радость — проясняется небо. В семь утра минус три градуса и посредственная видимость. Работает умеренный юго-восток, но лед все гонит против ветра. Движется он медленно, вяло, не то что вчера, вот-вот остановится. Ни единой полоски воды пока не видно. В полдень взору предстают клочки голубого неба и, в редкий миг, блеск солнца. Если бы был прибор, измеряющий человеческое настроение, то сейчас очень часто и полярно менялись бы его величины.
...Лед стало отодвигать от берега, и «Пелла» медленно поползла за ним, выискивая проходы. Усиливающийся попутный ветерок подгоняет, настроение прекрасное, скорость хороша. Грести буду беспрерывно, пока не иссякнут силы — на редкость благоприятная обстановка.
Пролив Матисена. И снова лед, лёд...
В пролив Матисена дорога закрыта льдом. Остается огибать полуостров, пересекать Таймырскую губу и идти вдоль поля в надежде на то, что где-то откроется дорога в пролив. Сейчас же предстояло выгребать против ветра. Добытые две утки стоили полутора часов каторжного труда. Был даже миг, когда в сердцах хотел выбросить их за борт. В губе носит лед отдельными льдинами и целыми полями. Когда берег был уже рядом, километрах в пяти, не больше, начался отлив. Скорость намного упала, и, чтобы подойти к берегу, пришлось попотеть, употребив при этом немало бранных слов для разрядки. Наступила полная темнота. Отдышался немного на якорной стоянке. Заварил кофе покрепче и пополз у самой кромки берега в поисках места для отстоя.
Устал, не могу заснуть. Мысли разные в голове роятся. Пытаюсь ответить себе на вопрос: что такое данное путешествие? Скорее всего — это спорт высших достижений, рекордов. А нужен ли он вообще, и кому, если нужен?
«...Спорт высших достижений является источником внутреннего обогащения личности и общественного прогресса. Спорт высших достижений имеет первостепенное социальное, культурное и государственное значение». Это строки из Основного закона Франции 1984 года «Об организации и обеспечении физкультурно-спортивной деятельности». Подобные законы приняты во всех развитых странах, кроме нашей.
Поднявшись к острову Пилота Махоткина, опять попытался войти в пролив Матисена. Ни на запад, ни на север дороги нет — архипелаг Норденшельда забит льдом. Не сумею пробиться, предстоит идти тундрой 500 километров на Диксон.
Четверо суток пришлось вести нескончаемую борьбу с самим собой, не менее жизненно важную, чем борьба со стихией океана — четыре километра сплошного ломаного льда испытывали на прочность и тело, и дух.
Тащить четырехсоткилограммовую, снаряженную лодку по ледяным ухабам сил не было, пришлось полностью разгрузить ее и устроить на берегу табор, где пришлось переночевать трижды. Чтобы преодолеть вставшую преграду, одного лишь упорства и выносливости было мало, необходимо было привлечь весь опыт путешествий в подобных условиях, знание Арктики и снаряжения, знание, без которого нельзя подготовить себя ко всякого рода случайностям. Любую ситуацию можно рассчитать достаточно точно. Самое сложное — предугадать непредвиденное.