Журнал «Вокруг Света» №2 за 2003 год
Шрифт:
… В конце концов они срываются, клятвы летят в тартарары, а наутро ненавидят друг друга за «слабость» и едва разговаривают. Эти кошмарные полтора месяца путешествия – последние дни, проведенные вместе. Осенью того же 1863 года Полина вернулась в Париж, а Достоевский – в Петербург.
…В 1867 году Достоевский женился вторично, в этот раз на своей юной стенографистке Анне Григорьевне Сниткиной. Суслова ничего об этом не знала и в минуту грусти написала бывшему возлюбленному пространное интимное письмо, жалуясь на скуку, здоровье, окружающих людей… Это послание, перехваченное Анной во время свадебного путешествия, вызвало в ее душе бурю ревности, страдания и страха. «Прочитав письмо, я была так взволнована, что просто не знала, что делать. Я дрожала и даже плакала. Я боялась, чтобы старая привязанность не возобновилась
Она поняла, что Достоевский женился на «этой Брылкиной», как она пренебрежительно переименовала Анну Григорьевну, ради «дешевого необходимого счастья», себя же Аполлинария считала выше подобных низменных побуждений.
Однако ее терзали бесы. И самым страшным оказался бес непостоянства. «Буду честной, – убеждала она себя с болезненным упрямством, – буду с кем-то только по любви». Но каждая новая любовь на поверку оказывалась миражом. Поклонники и возлюбленные сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой – ее дневник переполнен их именами: лейб-медик, Робескур, Валах, поляк, грузин, Утин, молодой граф Салиас, русский доктор, французский доктор, господин из библиотеки… Полина с нескрываемым любопытством обнаружила, что наделена волшебной способностью сводить мужчин с ума. Да и окружающие часто говорили ей, что она наделена всеми качествами femme fatale – холодная, насмешливая сдержанность и при этом – обещание в наклоне головы, в быстрой полуулыбке и в распаляющих воображение глазах… Да, она признавалась себе, что любит любовь, но до самой смерти упорно и горько продолжала винить Достоевского в том, что это он разбудил в ней эту алчную, ненасытную чувственность. «Я чувствую, что я мельчаю, погружаюсь в какую-то тину нечистую, и не чувствую энтузиазма, который бы из нее вырывал, спасительного негодования», – записала она как-то в дневнике.
Ее попытки учиться, заниматься историей оказались не слишком серьезными, за границей она, по сути, попросту проматывала деньги отца. Родители упрекнули старшую дочь в неудачливости после того, как Надежда с блеском защитила в Цюрихе диссертацию и получила диплом и лавровый венок с надписью «Первой в России женщине – доктору медицины». Полина знала, что на защиту сестры съехалась самая знаменитая профессура Европы, что счастливой и удачливой молодой женщине стоя рукоплескал европейский ученый мир.
В это время в дневнике Аполлинарии впервые появляются мрачные тяжелые предчувствия и настроения. Сестре повезло, а ей нет. Что же все-таки ей в этой жизни делать? Что с ней будет? Брак – вещь немыслимая, любовь мимолетна, детей у нее быть не может из-за женской болезни, да к тому же она их терпеть не может. В своем литературном призвании она разочаровалась и, расставшись с Достоевским, больше никогда ничего не напечатала. Правда, в 1870 году в ее переводе вышла книга М. Минье «Жизнь Франклина», и перевод этот рецензенты оценили как «великолепный», но Аполлинария почему-то больше никогда не занималась этим видом литературной деятельности. В оставшихся после нее бумагах она нигде не комментирует этого факта. Скорее всего, требующая упорной усидчивости переводческая работа шла в разрез с ее темпераментом.
К своим 30 годам Аполлинария Прокофьевна неожиданно обнаружила, что относится к разряду «разочарованных», едва ли не «лишних людей», как и ее любимые герои Онегин и Печорин. Россия после заграницы страшно обескуражила ее: «Я думала в Москве встретить людей, у меня здесь есть разные знакомые, прежние студенты, а теперь мировые судьи, юристы, и прочая. Но все, кого я встречаю, мужчины и женщины, – необыкновенно мелочны и пусты. (…) Всякий раз я возвращаюсь из общества в отчаянии и убеждаюсь, что лучше читать Филаретов катехизис, чем рассуждать с моими знакомыми». Ее начитанность и, так сказать, полуобразованность сыграли с ней в конечном счете злую шутку.
– Я научилась отличать высокое от низкого, – однажды, не на шутку распалясь, кричала она своему другу Полонскому, изменив своей всегдашней сдержанности, – я вижу все недостатки, все умею критиковать, но у меня нет таланта, который позволяет подняться
В качестве нового болеутоляющего средства от душевной тоски Полина решила избрать одиночество в глухом селе Иваново Тамбовской губернии, где поселились ее родители. Отец давно был уволен с должности и почти разорен и проживал в провинции последние, оставшиеся от былого богатства деньги.
Розанов впоследствии скажет, что в Аполлинарии было что-то от монахини-аскетки, сколь ни странно это прозвучало применительно к ее недавнему свободному образу жизни. Ей удалось-таки скрутить свою волю и, подавив навязчивые мысли о самоубийстве, в последнем усилии привнести в свою жизнь смысл. Розанов спрашивал ее потом, с кем же дружила и общалась она в эти несколько лет, проведенных в ивановской глуши. И она ответила: «Только с Бланкой Кастильской». Долгие месяцы в начале 70-х Аполлинария провела в маленькой низкой комнатке с окнами в сад, каждый вечер растворяясь в своем любимом времени суток – сумерках. Тогда из-за деревьев обычно появлялась пышно одетая Бланка, французская королева конца XII – начала XIII века, а следом за ней ее супруг Людовик VIII. Аполлинария видела их совершенно наяву и подолгу вела с ними только ей понятные беседы. Эти люди, вернее, эти призраки, в отличие от окружающих были ей интересны. Она завидовала Бланке Кастильской в том, что та была женой Людовика – единственного мужчины, который устроил бы ее самою. Ну в крайнем случае его сын – Людовик IX. А со стороны все выглядело так, словно мечтательница просто готовится к экзамену по истории на звание учительницы.
В первый раз Суслова экзамен провалила, но во второй раз ей все же удалось получить диплом. В Иваново-Вознесенске она даже открыла «пансион для приходящих девиц» – первое образовательное заведение в селе. Впервые в ее жизни мечты кое-как совпали с реальностью. Но всего 2 месяца спустя несчастная Аполлинария судорожно рыдала, уронив голову на учительский стол. На ее урок вдруг ворвался какой-то толстомордый господин, представившийся смотрителем училищ из Шуи, и грубо отобрал у Сусловой разрешение на открытие училища, не предоставив объяснений. Позднее выяснилось, что по старой памяти бывшую нигилистку Суслову сочли неблагонадежной. Времена менялись – в апреле 1866 года в Петербурге, неподалеку от Летнего сада, Дмитрий Каракозов стрелял в Александра II, поэтому в неблагонадежности подозревали всех подряд. На Суслову собрали данные, показавшие, что она была за границей связана с Герценом и его «Колоколом», а кроме того, «она носит синие очки, а волосы у нее подстрижены, в сужденьях слишком свободна и никогда не ходит в церковь».
…Но у Судьбы в запасе еще оставались для Аполлинарии сюрпризы.
Василию Розанову шел 24-й год. Он – только что закончивший курс студент и счастливейший супруг 41-летней Сусловой. Аполлинария Прокофьевна теперь жила в Нижнем у брата, куда перебрались ее престарелые отец и мать; там же Розанов встретился с нею, будучи в гостях у своей ученицы Аллы Щегловой. Полина, по его выражению, «ушибла» его с первого взгляда. «Вся в черном, без воротничков и рукавчиков со следами былой замечательной красоты.(…) Словом, вся Екатерина Медичи. Равнодушно бы она совершила преступление, убивала бы – слишком равнодушно… (…) Она была по стилю души…раскольница „поморского согласия“ или еще лучше – „хлыстовская богородица“.
Нескрываемое восхищение красивого юноши, каким был тогда Розанов, разбудило в Аполлинарии прежнюю чувственность, прежнюю смелость и полное равнодушие к тому, что скажут и что подумают. Спокойно она дала себе волю: сама шепнула Василию в гостях, чтобы приходил к ней ночью. Во время любовного свидания опытная Полина настолько очаровала молодого человека, что он на время превратился в ее тень. 3 года длился их безумный роман, пока Суслова во время недолгой отлучки Василия не написала ему в Москву грустное письмо с предложением расстаться… Розанов обмер, охнул, перехватил где-то 15 рублей на дорогу и примчался в Нижний объясняться. «Совершенная безвыходность положения, в какие-то три—четыре секунды (…) произошло измерение душ, переоценка всего прошедшего, взгляд в будущее, – и мы упали друг другу в объятия…» – так вспоминал об этом Розанов. После этой сцены они опомнились уже в церкви, обвенчанными, и вскоре переехали в Брянск, куда Розанова направили учительствовать.