Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси
Шрифт:
Хозяева дома поспешили ее успокоить. Им самим, как и присутствовавшим здесь гостям, не раз случалось по оплошности терять, а потом вновь случайно находить какую-нибудь вещь, поэтому никому даже в голову не пришло усомниться в ее словах. Хозяйка дома, правда, не удержалась от замечания:
— Я тебя прощаю, — сказала она, — но в следующий раз постарайся хорошенько подумать, прежде чем начнешь кричать: «Держи вора!».
Г-жа де… покраснела и смутилась:
— Следующего раза не будет, — проговорила она. — Боже упаси…
В ларцах г-жи де… хранилось немало драгоценностей, и ей было из чего выбрать очередное украшение. В тот же вечер она надела другие бриллианты, которые достались ей по наследству, а блеском и размерами они ничуть не уступали якобы потерянным.
— Не напоминайте мне о них. Я, кажется, готова возненавидеть того, кто снова заговорит со мной об этой ужасной
Г-н де поблагодарил жену за усердие, с каким она пресекла слухи, казавшиеся ему опасными. Действительно, всякие разговоры на эту тему прекратились, и неприятный инцидент был забыт.
Некоторое время спустя красавица испанка прибыла в Южную Америку. На пароходе она благоразумно держалась поодаль от молодых людей, обладавших искренностью, но не состоянием и готовых без остатка спалить свои сердца в пламени ее черных очей, и к концу путешествия так и не обзавелась солидным другом, способным занять в ее жизни место, прежде принадлежавшее г-ну де….. Одиночество в большом городе преисполнило ее любовным томлением; она с нежностью вспоминала о человеке, которого не любила, и по вечерам печально кидала на игорный стол полученные от него золотые луидоры. Она выиграла целое состояние и на протяжении нескольких ночей оставалась с удачей на «ты». Но вскоре у удачи начал портиться характер: теперь она улыбалась ей лишь раз в два дня, потом раз в неделю, потом и вовсе перестала улыбаться. Надеясь вернуть ее, прекрасная испанка меняла столы и казино, но луидоры закончились прежде, чем ей удалось настичь беглянку; чтобы продолжить погоню, ей пришлось продать серьги, преподнесенные г-ном де….
Бриллиантовые сердечки не больше часа озаряли своим сиянием витрину городского ювелира. Они понравились богатому европейскому дипломату, только что получившему назначение в соседнюю со своей родиной страну, — он купил их, а на следующий день сел на пароход. Это был человек, который благодаря семейным связям, уму и богатству привлекал к себе всеобщее внимание. Он с большим блеском вступил в новую должность, и на первом же обеде, данном в его честь одним из коллег, оказался за столом рядом с г-жой де….. Она пленила его красотой и умением вести беседу; он чувствовал, что взволнован, и не скрывал, что покорен ею. Но и г-жа де… не была бездушной куклой. Сознание того, что она нравится, принесло ей огромное наслаждение ей захотелось продлить его сколько возможно, и посланник с первого же вечера дал ей к этому повод, польстив ее тщеславию. Она сумела отвлечь его взор от всех остальных женщин, и вскоре любой мог убедиться: он смотрел только на нее, и все смотрели на них. Принадлежа к одному и тому же кругу, они беспрестанно встречались на обедах, балах и приемах и при каждой встрече улучали минутку, впрочем, всегда короткую, дабы не нарушать приличий, для уединенной беседы, и тогда окружающим казалось, что им нужно сказать друг другу что-то очень важное и срочное.
Каждое утро г-жа де… получала от посланника записку, и каждый день ближе к вечеру он являлся к ней с визитом. И хотя она придавала этим знакам внимания очень большое значение, но в течение довольно долгого времени все не решалась самой себе признаться в чувствах, которые начала к нему испытывать. Но вот однажды вечером посланник прислал записку с извинениями, что не сможет быть у нее, и она почувствовала живейшую досаду, которая помимо ее воли частично раскрыла ей глаза на себя саму. Начиная с этого дня, стоило г-жа де… ощутить слабость перед постоянством чувства, которое она сама же и внушила и в силу этого теперь, возможно, начинала разделять, как ей становилось нехорошо: она запиралась ото всех, уезжала в деревню или вместе с г-ном де… ненадолго отправлялась на солнечное побережье. Диктуемое взбалмошностью или добродетелью, ее поведение лишь усилило любовь посланника, тем более что во время своих отлучек г-жа де… писала ему письма, в которых о любви не говорилось ни слова, но которые дышали любовью. Получая эти письма с вложенными в них фиалками, цветками мимозы или песчинками с пляжа, он убеждался, что, совершая прогулки, она думает о нем, позволяя ему в каждый день разлуки незримо присутствовать рядом с ней. Г-н де… развлекался, подтрунивая над женой по поводу этой дружбы. Говоря с ней о посланнике, он называл его «ваш воздыхатель», — в ответ г-жа де… улыбалась. Твердо веря, что она не способна допустить ложный шаг, как не способна испытать страсть, он наблюдал за ее игрой, которую считал кокетством и самая жестокость которой исключала с его стороны всякую ревность. Посланник читал письма г-жи де… и после каждой строчки испускал такой глубокий вздох, что приходилось расстегивать жилет.
Летом г-н де… несколько раз приглашал посланника провести денек-другой у них в деревне. Они вместе охотились, а в дни, когда охоты не было, г-жа де… с посланником совершали верховые прогулки по прекрасным лесам.
Тем не менее следующей зимой г-жа де… пришлось, преодолев внутреннее сопротивление, признать, что она не может больше прятать от себя собственные чувства. Она только что приехала на побережье, на сей раз без г-на де….. Она все никак не могла понять, почему ей так тоскливо, и решила выйти прогуляться, хотя на улице уже стояла ночь. Завернувшись в просторное манто, накинув на голову темную муслиновую шаль и упрятав руки в меховую муфту, она присела на край низкой ограды, окружавшей пляж, смотрела на волны и устремлялась взором к горизонту, который через равные промежутки времени озарялся вспышками маяка. Внезапно ее охватило чувство собственной никчемности; она вопрошала себя, что она делает на этой земле и зачем живет; она ощутила себя песчинкой, затерянной в просторах вселенной, которая существовала и будет существовать помимо нее; она задумалась над смыслом своего бытия, и перед ее мысленным взором всплыло одно-единственное лицо. На сердце ее легла двойная тяжесть — оттого, что в ее жизни появился некто, и оттого, что этого некто теперь не было рядом. Она испытала сильнейшее желание опереться на мужчину, без которого, она уже знала, больше не сможет обходиться. Мощь этого желания, смешанного с искусом беспомощности, как и внезапность открывшейся ей правды о себе, заглушили в ней голос рассудка, и в один миг от нее прежней не осталось и следа. Она бегом вернулась в отель, велела горничной собирать вещи и в ту же ночь села на поезд.
Г-жа де… приехала неожиданно, когда г-на де… не было дома. Она написала посланнику записку, он немедленно примчался к ней, и она упала в его объятия. Стоял декабрь. Прошел ровно год с того дня, когда они встретились в первый раз, и в тот же день, в семь часов вечера, озябшие от ветра и снега губы посланника соединились с нежными устами г-жи де…. Им казалось, любовь их так велика, что они больше никогда не расстанутся. С самозабвением пылкости они перенеслись в мир, созданный их любовью, — мир, распахнувшийся для них с первым поцелуем. У них не осталось других чувств, кроме ощущения друг друга, вся прошлая жизнь умирала у них на глазах, и из груди г-жи де… вырвался жалобный стон, когда она услышала, как часы пробили половину восьмого.
— Поедемте в четверг в деревню, — сказала она.
— В четверг? Это значит, через три дня? О нет, это долго, это слишком долго! — отвечал посланник, и в эту минуту в комнату вошел г-н де….
У г-на де… всегда имелась наготове тысяча историй. Он принялся рассказывать о театре, об опере и новой певице, которую кругом расхваливали на все лады, и наконец, заметив, что посланник выглядит озабоченным, пригласил его на охоту.
— Приезжайте в четверг, пойдем на кабана. Это вас развлечет, — предложил он.
— Благодарю, но в четверг я не могу, — ответил посланник. — Этот день у меня занят — я уже принял другое приглашение.
Они немного потолковали об охоте и охотниках, затем посланник поцеловал г-же де… руку и удалился, не смея поднять на нее глаза.
Для г-жи де… ночь прошла в тревожном томлении, не дававшем ей ощутить ни счастья, ни угрызений совести. Весь следующий день она провела дома, не в состоянии заняться ничем. Поглощенная любовью, она сидела одна в маленькой гостиной, вновь и вновь переживая события вчерашнего вечера и уже сомневаясь, не пригрезилось ли ей все, что было. День клонился к закату, когда пришел посланник. Ей хотелось принять его здесь же, в комнате, куда он пока не заходил, но, понимая, что г-ну де… такой слишком домашний прием не понравится, она спустилась на первый этаж, где посланник ждал ее в гостиной рядом с библиотекой.
— Идите сюда, — позвала она его в библиотеку. — Устроимся здесь…
— Но почему? — спросил он. — Или вам прискучило смотреть на меня в этой комнате? Но я не знаю ни одной другой, которая казалась бы мне более подходящей. Мне нравится, как здесь падает свет, нравится ее строгость и необычное убранство. Здесь я повсюду вижу вашу руку и слышу ваш смех. Все эти предметы, они таят в себе частичку вас, и человек, наделенный особым даром, разглядывая каждый из них, смог бы, я уверен, описать вашу душу и набросать ваш портрет. Почему же вы хотите перейти в библиотеку?