Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси
Шрифт:
— Есть такие воры, которые могут воровать без опасности для себя. Что вы думаете, например, о людях, способных присвоить себе найденную вещь?
— Ах, не путайте божий дар с яичницей. Эти жалкие личности не воры, а просто нечестные люди.
— Чтобы вы сделали, Марселина, если бы нашли какую-нибудь драгоценность?
— Отнесла бы ее в полицейский участок.
— А письмо?
— Ах, письмо бы я прочитала. Признаюсь вам: любопытство — моя милая слабость. Я подслушиваю у дверей, подглядываю в замочную скважину и не противлюсь соблазну читать чужие
— Да, но представьте, что это вы потеряли письмо…
— Ах, Сесилия, дорогое дитя! Чтобы я тревожилась из-за потерянного письма, это должно быть любовное письмо, а чтобы я написала любовное письмо, у меня должен быть любовник. Любовник, какое чудо!
Гюстав, который не пошел на прогулку, а говорил о делах с Дубляр-Депомом в соседней комнате, зашел в этот момент в гостиную за сигаретой.
— Любовник? — повторил он.
— Да, какое чудо! Сесилия начала роман: я наконец изменяю мужу и теряю письмо, которое написала любовнику. Мы дошли до этого места.
Гюстав посмотрел на жену, та показалась ему смущенной, и он, озабоченный, вернулся к прерванной беседе.
Гуляющие вернулись, размахивая руками и крича во все горло. Принесли чай и десерт, который подавала Нану в костюме гаучо. Помогавшая ей Сесилия чувствовала на себе неотступный взгляд Гюстава. Поскольку ни та, ни другая не играли в карты, а все рассаживались за игорными столами, они обе сели в уголке гостиной, где могли вдоволь шептаться, попивая крепчайший виски. Гюстав играл рассеянно и проиграл равнодушно, а потом, когда наконец все пошли переодеваться, зашел вместе с Сесилией в ее комнату, где она, с мнимой непринужденностью распустила волосы и начала раздеваться.
— Что это еще за история с письмом? — спросил Гюстав. — Мне кажется, нет ничего удивительного в том, что я усматриваю связь между твоим потерянным письмом и словами Марселины.
— О, конечно, в этом нет ничего удивительного, но неужели ты думаешь, что если бы у меня был любовник, я рассказала бы об этом ей, чтобы она, сделавшись моей наперсницей, захотела меня скомпрометировать?
Подозрительность Гюстава не могла ничего противопоставить логике такого рассуждения, однако он не сдавался:
— А каким образом ваша беседа приняла столь двусмысленный оборот?
— Ну просто я поразмыслила и расстроилась. В письме, которое я написала Александру, был, как ты знаешь, сюжет фильма или пьесы, и меня тревожит мысль, что какой-нибудь нечистоплотный субъект может присвоить его и продать. Я спросила Марселину: «Что бы вы сделали, если бы нашли письмо?» Она ответила, что прочитала бы его; тогда я сказала: «А если бы письмо потеряли вы?» Выяснилось, что для нее ценность может представлять лишь любовное письмо. Любовь — это было ей по душе, это ей тем более понравилось, что она видела в чувстве благовидный предлог для измены Дэдэ. Когда ты вошел, она вовсю радовалась своим фантазиям.
Гюстав рассмеялся.
— Ну и как, сочинили вы конец этого романа?
— Если бы мы сочинили конец, мы бы сочинили весь роман. Ты нас прервал, и мы к этому уже не возвращались.
Она вошла в ванную комнату, Гюстав последовал за ней и, пока она принимала ванну, ходил взад-вперед.
— Роман… роман… будем проницательны, — бормотал он. — Марселина теряет любовное письмо, которое попадает мне в руки; если я честен, я отнесу его на почту; если я нескромен, я его прочитаю, а если я нечестен, я постараюсь использовать его в своих целях; но как бы я смог извлечь из него выгоду, если я знаю лишь имя получателя?
— А если адрес отправителя отпечатан на бумаге или написан на обороте конверта?
— Какая неосторожность! Марселина в опасности! Я навожу справки, иду к ней и, если она отказывается платить, угрожаю передать драгоценный документ в руки ее мужа. Впрочем, я могу предпринять то же самое с ее любовником, который трепетал бы при мысли, что я могу ее скомпрометировать. Письмо — не собака, его отправляют по почте, и я — то знаю, что если бы мне принесли письмо, которое я написал и которое можно было бросить в ящик, я сказал бы себе: «Дело темное, придется платить».
— И это ты называешь романом?
— Это только начало.
— А я бы это назвала началом и концом пренеприятной истории, — отрубила Сесилия. И, слушая только голос своей тревоги, она запомнила лишь последние слова: «Если бы мне принесли письмо, которое можно было бросить в ящик, я сказал бы себе: «Дело темное, придется платить».
Хотя обычно рассуждения Гюстава ее не трогали, в этот раз они произвели на нее живейшее и неприятнейшее впечатление. «Корабль дал течь. Я на борту «Титаника» и, раз я иду ко дну, мне остается только петь». После ужина она села за фортепьяно и спела вместе с Нану самые популярные мелодии из «Толстой Худышки». Она всех развеселила, ею восхищались, благодаря ей время прошло незаметно.
Гюстав, не любивший вставать спозаранку, еще накануне решил в тот же вечер вернуться в Париж. После смеха и аплодисментов начались «спокойной ночи», «до свидания», «до скорой встречи», и Сесилия исчезла, оставив память о себе.
Дорога была светлой, словно заледенелая река. Луна рождала свои миражи, бесцветное голубое свечение окаймляло бескрайнее, невообразимое и неожиданное поле, и то была земля, то была звезда, украшенная отсветами и тенями ночи. Чтобы избегнуть того, чего она опасалась, Сесилия искала способ стать невидимой или, по меньшей мере, неуловимой, и мысль о возвращении в Париж приводила ее в ужас:
— Посмотри, — сказала она Гюставу, указывая на маленькую хижину на опушке леса, — знаешь, я бы охотно жила там до конца своих дней. Вон там, в той маленькой хижине.
— Возможно, она не продается, — отвечал Гюстав и добавил, что лично он хотел бы иметь такой дом, как у Дэдэшек.
Их богатство и стиль жизни внушали ему уважение, и он долго об этом говорил. Сесилия, поглощенная своими страхами, его не слушала, и он очень удивился, когда она прошептала: «Дело темное, придется платить».