Зигги Стардаст и я
Шрифт:
– Нет!
– Ладно… – Он снова листает книгу.
– Я имею в виду… (Проклятье!) Не знаю… дай подумать. (Но как раз думать-то я и не могу. То есть вообще.) В смысле… (о боже-боже-боже!) Наверное, это единственное место…
– В субботу?
– А, наверно, да… Ой! Только не утром, я буду со Старлой. Попозже, днем?
– Договорились, – кивает он.
– Договорились, – киваю я.
В груди колотит кузнечный молот. Странно, что он не слышит грохота. Хотя, может, и слышит. Его пляшущая нога точно попадает в ритм. И я доподлинно знаю, что он своими глазами накладывает на меня заклятье: все плывет, я
– Ой-ёй! – Кисти рук прошивает иголками. Нет. Черт!
– Что случилось?
– Ничего.
Дурацкое лечение. Я же знал. Я не должен этого делать. Я не должен думать о нем так. Вот и как теперь с этим быть? Я с размаху роняю руки на колени. Тру их друг о друга. Смотрю на часы над классной доской. Кажется, они сломались: застряли тик-тик-клик на одной и той же секунде, снова и снова.
– Знаешь, ты странный, чувак.
– Ага. Наверное, за это мой старик и платит леди-доктору, хе-хе.
– Я понял, – кивает он. – Не такой, как другие.
– Какие другие?
– Другие белые парни, – говорит он, махнув рукой на Скотти и Обезьян, сидящих впереди и сейчас сгрудившихся, точно пещерные люди, вокруг хихикающих девчонок. А я почти забыл, что в классе есть еще кто-то, кроме нас.
– Нет. Не такой, – соглашаюсь я. – Совершенно точно.
– Не такой, как все, да? Может, это и есть твоя суперспособность…
– Ну… может быть…
Не смотри на него. Не попадайся в эти гипнотические глаза. Сосредоточься на сломанных часах над доской, чтобы больше не чувствовать иголок…
– У тебя такие светлые волосы, чувак. Почти белые.
– Хммм?.. А, ну да…
– И шрам крутой, – продолжает он.
– Чего?
– Шрам. На лбу. Клевый такой. Как ты его заработал? – Он протягивает руку, чтобы отвести в сторону мои волосы.
– Не надо! – Я торопливо приглаживаю челку, чтобы прикрыть лоб.
– Извини, приятель.
– Все нормально. Я просто… – перевожу дух. – Так вот, в общем, насчет любви…
– Угу…
Звенит звонок.
Слава Зигги!
После школы, когда мы на велосипедах едем домой, Старла говорит, что они с Линдси в воскресенье идут в церковь.
– Мне нравится Уэб, – добавляет она.
– Ага…
– А вы, ребята, что будете делать?
– Ну, наверное, просто встретимся на озере. – Я стараюсь сказать это так же небрежно, как, типа: «Чувак, ты о «Кардиналах» [31] что думаешь?» Не срабатывает.
– Что? На озеро?! Тебе же там не нравится, Джонни.
– Нет, нравится.
– Уверен? Ты не был там с тех пор, как…
– Да, уверен! – стреляю ей в глаза лазерами.
– Ладно, ладно… Мне просто казалось, что ты не хотел больше туда возвращаться.
31
Спортивный клуб «Сент-Луис Кардиналс».
– Ну… Теперь хочу.
– Что ж… Думаю, тем лучше, – говорит Старла, когда подъезжаем к ее дому. – Слушай, у тебя ведь сеанс завтра, да?
– Угу.
– Может, тебе поговорить с ней об этом, она…
– Поговорю.
Пытаюсь
– Она старается тебе помочь, Джонни.
– Да знаю я, знаю.
– Хорошо. – Она целует меня в щеку, прежде чем завернуть «Швинн» на подъездную дорожку. – Увидимся завтра?
– Конечно.
Ладно, плевать на пятилетнее апокалиптическое пророчество Дулика и на неминуемый отъезд Старлы. Она права. Этот гребаный Доклад-От-Которого-Зависит-Твоя-Жизнь определенно прикончит меня раньше.
23 мая 1973 года, среда
Следующий день, среда, встреча с доктором Эвелин, и я – хладный труп на ее длинном кожаном диване. Не смею шевелиться, потому что он скрипит, точно миллион цикад, вопящих мне прямо в барабанные перепонки. Поэтому лежу как бревно, повязанный по рукам и ногам без всяких ремней-ограничителей. И полеживаю так уже почти четыре года.
Дымок пачули вьется от зажженной палочки на книжной полке. Вижу два новых предмета:
1) Снежный шар с крохотной пластиковой аркой и теплоходиками, стоящий на полке.
2) Кашпо из макраме, висящее на окне передо мной, пустое.
– А горшок с растением где? – спрашиваю я.
Доктор Эвелин сидит позади меня, быстро-быстро скрипит ручкой в блокноте, точно спятивший спирограф [32] .
– Ах да, – говорит она. – Надо купить. Одна клиентка сплела мне это ко дню рождения. Правда, красивое?
32
Детская игрушка, состоит из пластмассовой пластины с вырезанными кругами разных диаметров и набора колес меньшего диаметра с отверстиями внутри. Края кругов и колес зубчатые, чтобы предотвратить проскальзывание.
Ее голос: гипнотический маятник.
– А когда у вас день рождения?
– Был на прошлой неделе. Юбилей – сороковник, – говорит она и смеется.
– Ух ты! Переломный год. Должно случиться что-то значительное.
– Правда?
– Да. Готовьтесь.
Ее браслеты звякают, соприкасаясь.
– Ладно, буду крепиться, – говорит она. – Ты тоже, кстати говоря.
– Я тоже – что?
– У тебя тоже скоро день рождения. Знаменательный год.
– О… Да. Наверное, так.
– Наверное, так? Это же «большие семнадцать»! На мой взгляд, более чем переломный момент, – говорит она. – Через пару недель, верно?
– Ага.
– Какие планы?
– Да есть пара идей в рукаве…
Вранье. Планы, серьезно?! Вечеринка на одного в чулане? Обычно я ужинаю со Старлой и ее родителями, но к этому времени она уедет. Боже! От одной мысли как нож в живот воткнули.
– Красивое кашпо, – говорю я, меняя тему.
– Спасибо. Какой цветок мне туда посадить?
– А какие вам нравятся?
– О, таких много!
Сетка макраме покачивается. Я вскакиваю с кожаного дивана, протискиваю голову сквозь пряжу и накручиваю-накручиваю-накручиваю на шею, точно петлю. Прощай навек, жестокий, жестокий мир! Все было супер, но мне пора возвращаться к звездам…