Зима в горах

Уэйн Джон

— Надеюсь, вы сможете сейчас отдохнуть, — сказал священник. — Нелегко вам пришлось. Я вижу, вы очень любили брата.

— Отдыха у меня не получится, — сказал Роджер. — Но встряхнуться немного встряхнусь. Я еду на зиму в Северный Уэльс. По делу.

У ворот кладбища они церемонно распрощались.

— А я ведь так и не знаю, как вас зовут, — сказала она. — Треплюсь с вами уже сколько часов подряд, а до сих пор не знаю, как вас зовут.

— Роджер Фэрнивалл.

— Мое имя вас, видимо, не интересует, — сказала

она и снова улыбнулась, немного лениво, немного лукаво. Он не вполне понимал, что означала эта улыбка. Перед ним была беспечная, праздная, длинноногая кукла. Чувственная девчонка, готовая на все, уже заранее сдавшаяся? Или же лишь пустая кокетка?

— Почему же, интересует, — сказал он, удваивая к ней внимание.

Ее прелестный рот перестал улыбаться, губы произнесли: «Беверли Нокхоулт» — или что-то в этом роде — во всяком случае, «Беверли» они точно произнесли, а это главное, что ему следовало запомнить. Впрочем, если все разовьется так, как он предполагал, с нее хватит и порядкового номера.

— Счастлив познакомиться с вами, Беверли. — Но еще не так счастлив, как, наверное, буду, когда немножко повожусь с тобой.

— А я счастлива вдвойне, сэр, — в тон ему, но с насмешкой проронила она.

— У вас пусто в стакане, — заметил он, вставая.

— Вот и прекрасно: право же, мне больше не надо, — сказала она, но не очень уверенно. — Я совсем не привыкла пить.

Конечно, еще не привыкла. Зачем такой соплячке алкоголь! Тебя подогревает другое.

— Ну, самую капельку, — сказал он. — Для компании.

Взяв ее стакан и свой, Роджер направился к стойке. Вот это повезло! Карвенай, отель «Палас». Конец сезона. Последние туристы бродят как дохлые мухи. Нарочито суетятся официанты, изображая чрезмерную занятость. Он поглядел на все это и уже приготовился подыхать со скуки. И вдруг в первый же вечер явилось это видение. Вернее, не явилось, а влетело во двор на своем забавном, сверкающем хромом мотороллере с флажком. Богатая девчонка из Калифорнии, девятнадцати, самое большее двадцати лет. Ездит в поисках развлечений и авантюр, готовая на все, что подвернется.

«Что ж, — сказал себе Роджер, — может, счастье наконец и улыбнется мне».

За стойкой висело слегка подцвеченное длинное зеркало, и, произнеся эти слова, он вдруг увидел, как шевельнулись его губы, и понял, что произнес их вслух.

Бармен, юркий ливерпульский мальчик в короткой белой куртке, мгновенно скользнул к Роджеру. Он был очень внимателен к клиентам, рассчитывая, что таким путем сумеет удержаться тут на зиму.

Роджер взял наполненные стаканы и вернулся с ними к Беверли.

— Ну, теперь я буду молоть языком, не остановите, — заметила она, откинувшись на подушки диванчика и забросив руки за голову.

Под спортивной клетчатой рубашкой отчетливо обрисовалась ее грудь, и Роджер, поспешно расстегнув воротничок, подумал, что тяжко ему придется, если он не сумеет быстро раскачать ее.

— Я с удовольствием вас слушаю, — сказал он, отводя взгляд от ее груди.

— Ну, если дело и дальше так пойдет, вы все обо мне узнаете, а я о вас ничего, — заметила Беверли, впрочем довольно безразличным тоном.

Возможно, подумал он, ей вообще все безразлично. Под их калифорнийским солнцем, где ничто не вечно, наверное, вырабатывается такое отношение к жизни — ломай и строй заново. Да к тому же, когда сидишь на папочкиных денежках, вернее, когда они прокладывают тебе дорогу. Глаза-то у нее пустые. Наверное, она понятия не имеет о том, что такое настоящее чувство. Ну что ж, пусть так. Настоящее чувство — это скорее по его части, а она лишь бы поставила хороший товар.

— В моей биографии нет ничего интересного, — сказал он, отхлебывая из стакана.

— Что-то все-таки должно же быть. К примеру, чем вы занимаетесь?

Страдаю. Это моя профессия — страдать. Шагаю по земле и весь исхожу болью.

— Ничем не занимаюсь, — ответил он.

— Значит, мы с вами — два сапога пара, — улыбнулась она: к ней снова вернулась беспечность.

— Но завтра, — продолжал он, напуская на себя серьезность, — я намерен кое-чем заняться. У меня будет очень нагруженный день.

— В самом деле? Чем же?

— Я намерен показать вам горы.

И ней загорелась искорка интереса.

— Горы? Уэльские? Они разве близко?

— Хребет Сноудон. Он тут начинается.

— Я видела вдали несколько островерхих горушек. Но ехала сюда почти все время по равнине.

— Вы ехали через Денбигские болота. Это мы уже установили. А гор не видели, потому что они были скрыты туманом.

Она села поудобнее, передвинув подушки. Он заметил, что джинсы так плотно облегали ее, точно это была не материя, а краска, нанесенная на тело с помощью распылителя.

— Вы хорошо знаете эти края, Роджер?

— Совсем не знаю. Я здесь впервые.

— В самом деле? Но вы же знаете, где горы.

— По дороге из Лондона, — сказал он, — я развернул в поезде карту Северного Уэльса и больше часа изучал ее. Так что теперь я все знаю. — Взгляд его скользнул по ее груди. — И с удовольствием покажу вам. — Я покажу тебе такое, что ты не скоро забудешь.

— Но ведь у вас же нет машины, — лениво протянула она. — Вы сказали, что приехали сюда из Лондона на поезде.

— Совершенно верно, — сухо подтвердил Роджер. — Мы поедем на вашем мотороллере.

Она залилась смехом.

— Вот это лихо! И вы готовы довериться мне?

Он кивнул.

— С закрытыми глазами.

Вскоре после этого они разошлись по своим комнатам. Роджер сделал один-два пасса, но серьезных надежд на то, что ему сразу удастся сдвинуть дело с места, у него не было. Она ведь немало проехала за этот день на своей прыгалке и останавливалась, только чтобы перекусить. («Я купила немного рыбы с жареной картошкой и съела прямо на улице».) Ей нужно было выспаться. К финишу он рванет завтра.