Зима. Все пьесы
Шрифт:
Он: Да к тому, пап, что получается, что я знал заранее то, что ты мне скажешь. Ну, не в деталях, а по сути. Но я договорю. Так вот, я поеду, папа, потому что мне надо поехать. Я просто произведу перемещение в пространстве, без умысла, без видимой цели и причины, главное, без видимой причины. И я надеюсь, это заставит меня делать то и действовать так, как я ещё не знаю. Потому что то, что я знаю, и то, что умею, в той ситуации не пригодится. Потому что то, что я могу здесь, в этом городе, мне кажется, за его пределами пригодиться не может. И возможно, что-то произойдет. А для этого надо поехать. Может быть, есть какой-то другой выход из того, что со мной происходит, просто я другого не вижу.
Пауза.
Отец: Значит, просьбы у тебя ко мне нет никакой. Теперь ты закончил? А я тебе должен что-то на это сказать? И я свободен?
Он: Папа… ничего ты мне не должен говорить. А просить у тебя, когда ты так со мной разговариваешь, я ничего не хочу.
Отец: Сережа, а чего ты ожидал от меня, ну чего? Вот ты сказал, что то, что ты мне сообщишь, это не как всегда. Да у тебя каждый раз, все не как всегда… А-а! (Машет рукой.) Ты хотел со мной посоветоваться или чтобы я тебя утешил, но я не уверен, что то, что я сейчас тебе скажу, ты хочешь услышать. Может тебе это будет даже неприятно и обидно слышать, но… может это будет и полезно… Хотя… (Машет рукой.) Ты что ж, думаешь, то, что с тобой происходит, это так ужасно необычно и уникально? Что я об этом никакого представления не имею? Так вот, не думай так. Ты только не пойми это, ну, мол, что я считаю, что это несущественно и несерьезно… Нет, я так не считаю. Это, возможно, и серьезно, и сильно, и даже глубоко. Но все это я в свое время прошел по полной программе. У тебя, конечно, свои детали, но ничего нового ты мне не сообщил… Понял?… А теперь, хочешь обижайся на это, а хочешь — успокаивайся. Я же тебе это сказал, чтобы тебя успокоить. А тут уже — дело твое.
Пауза.
Он: Папа, я даже не знаю… Пап, то, что ты сказал, это как-то очень серьезно… Я не понимаю, объясни… Нет, я понимаю, но ты все равно объясни.
Отец: Ты бы лучше у матери спросил или лучше вообще с матерью поговорил. А не огрызался бы, как мальчишка, как пацан… Она тебе может рассказать, как я уезжал и как не уехал. И как она, между прочим, первая и единственная поняла, что со мной что-то серьезное творится… и даже не поняла, а почувствовала. Почувствовала, что я на грани… И как только почувствовала, перестала меня ругать и перечить мне. Ходила везде со мной по городу. За руку держала. Сидела со мной рядом целыми ночами, когда я спать не мог… оттого, что не знал, как дальше жить. Не знал. А она всегда чувствовала, когда нужно молчать, а когда мне было нужно, чтобы со мной поговорили… Помню, зимой, всю ночь ходила со мной вокруг дома и держала за руку… и ни слова не сказала. А как я только стал выходить из этого состояния, так она мне по полной программе устроила… За мой эгоизм… и все эти сопли. А мне очень плохо было. И вот так, как мы с тобой сейчас, мне не с кем было поговорить. А ты мне твердишь — "это не как всегда, уезжаю, с матерью не могу говорить!"
Он: Пап, а я этого не помню!
Отец: Зато я помню.
Он: Но ты ведь никуда не поехал.
Отец: Не поехал…, никуда не поехал. Но, ты извини за пошлость, время было другое. У меня вот так долго скулить, как ты, возможности не было… Не-бы-ло. (Встает.) Ну все. Больше я тебе ничем помочь не могу. Давай, езжай, делай что хочешь.
Он: Пап, я же ещё не прощаюсь. Я как соберусь, так к вам забегу. А ты, пожалуйста, если я уеду, поговори с Татьяной. Объясни ей, ну, то, что мне сказал, то и ей скажи. И так… присматривай за ней.
Отец: Ты же только что сказал, что мы не прощаемся.
Он: (усмехается). Да-да… Пап, только не смейся… Должен тебе сказать, что только ты меня так понимаешь, только ты.
Обнимает отца, тот стоит, опустив руки, отвернув лицо.
Отец: Так, значит, ты поедешь все-таки?
Он: Поеду, скорее всего, поеду.
Отец: Зря я согласился прийти сюда. Зря. И знаешь, Сережа, ты эгоист посильней меня. Зря я пришел. Пока. (Поворачивается уходить.)
Он: Пап, ещё один момент… Я как-то беспокоюсь за вас за всех, как-то в этот раз особенным образом боюсь. Боюсь… вас оставлять, предчувствие неприятное какое-то… я не знаю…
Отец: Та-а-кх!
Он: Все, пап…. извини. Пока, пока.
Отец: Вот именно, пока. (Уходит.)
Он стоит, молча качает головой.
Она один.
Она: У нас в шкафу лежат морские ракушки…несколько разных морских раковин…, которые мы сами привезли с моря. Они не какие-то особенные…а такие маленькие. И есть одна, которую можно слушать, она у нас давным-давно. Ее мой отец привез когда-то мне откуда-то… Она сохрани-лась, и я уже своему сыну давала её слушать. И говорила то, что все говорят…. говорила, что так шумит море.
А папа, наверное, купил её где-то на рынке, в каком-то курортном городке. Одну из множества таких же раковин… И купил-то, скорее всего, потому, что положено что-нибудь морское с моря привозить. А потом эта раковина стала таинственным предметом, который мне иногда давали подержать и послу-шать…. а потом она стала тем же самым для моего сына. Маленькие ракушки я сама собирала на море, лет семь назад. Их было много в прибое. Я сидела и вы-бирала более или менее целые. Но когда они высыхали, то переставали быть красивыми и яркими. Некоторые из них лежат в шкафу за стеклом. Я с них (ус-мехается) раз в год стираю пыль. Я каждую из них знаю. А там их было так много — просто прибой, пляж…
Или у нас есть старая мельхиоровая ложечка. Красивая, вся потертая, лю-бимая всеми чайная ложечка. Она у нас всегда была одна. Сервиза никто не помнит. А когда-то она лежала в магазине новая, блестящая, одна из многих, точно таких же. А куда они все потом подевались?… И кто мог предположить, что именно эту ложечку будут так любить в какой-то семье. (Улыбается.)
Идешь мимо магазинов, а там в витринах манекены… забавные или дурац-кие. С глупыми глазами… ну, пластмассовые. Но вот эта пластмасса имеет форму человека!..А точно такая же, ну, вот в точности такая же пластмасса пошла на изготовление какой-нибудь пластмассовой посуды. И хоть в этом нет ничего особенного, но все-таки странно, как это все выходит.
Звучит несколько пафосно, но я, в самом деле, об этом думаю… и это для меня не просто так.
Я же родилась в этом городе. И он для меня такой один. Другого не будет. В смысле, такого, где есть школа, в которой я училась, где…, ну и так далее. Родной город.
И еще… я же живу с мужчиной. С человеком, который мне даже не род-ственник. (Усмехается.) Не родственник… Как-то же он выбрался. От слова «выбирать», конечно. (Усмехается.) И хотя я отлично помню, как мы познако-мились и как все было… но это же ничего не объясняет.
Вот так. (Улыбается, уходит.)
Он и водитель.
Он останавливает машину.
Он: Здравствуйте! Мне до…(Называет название улицы, вокзала или какого-то другого места.) За сколько доедем?
Водитель: Минут за пятнадцать.
Он: (усмехается). Не…, я не в этом смысле…
Водитель: Тогда за полтинник.
Он: Не-е-е, спасибо… всего доброго…Полтинник!
Водитель: А сколько?!
Он: Ну я не знаю… Ну… тридцать…
Водитель: Смеетесь, что ли, за тридцать… Это же несерьезно…