Зимнее пламя
Шрифт:
— Так ты говоришь, здесь нет ничего важного? — уточнил он.
— Я сказал не совсем так. У тебя есть час до обеда. Родгар вышел, а Дженива все пыталась понять, какая же роль отведена ей в происходящем. Если бы она могла помочь, то с радостью помогла бы.
Долгое время маркиз стоял, не шевелясь, затем медленно подошел к открытому ящику.
— Все, что бросило бы тень на Маллоренов, давно уничтожено.
— Тогда почему бы не посмотреть?
— Разве не так говорила и Пандора? — Он тронул пачку писем. — Мы не знаем даже, что это — письма или черновики. Или это делал секретарь?
Эш
Маркиз продолжал перебирать листы.
— Неужели это ее художества? И разве красивые раскрашенные картинки могут отражать душу?
Он закрыл папку и, взяв лежавшую рядом книгу, раскрыл первую страницу. Даже со стороны Дженива смогла прочитать слова, написанные четким, крупным почерком: «Июнь, 14-е, 1724 г. Теперь я маркиза Родгар и чрезвычайно довольна моим новым положением…»
— Если это не подделка, — заметила Дженива, — она была счастливой женой.
— Или очень глупой.
— Ей было всего шестнадцать, если не ошибаюсь.
— И что?
— Многие девушки выходят замуж в шестнадцать лет.
— Да, и некоторые даже готовы к этому. Она сделала гримасу.
— Ты не можешь в этом обвинять Маллоренов, Эш. Ее родители могли бы запретить заключение этого брака.
— О, все не так просто. До 1753 года законы предоставляли куда большую свободу, чем сейчас. Если девица хотела сбежать с каким-нибудь беспородным молодцом, родители мало что могли сделать, разве только посадить ее под замок. Но насколько я знаю, все одобряли этот брак. — Эшарт закрыл книгу и протянул ее Джениве: — Если тебе интересно, почитай.
Дженива спрятала руки за спину:
— Нет. Ты сам должен сделать это.
— Должен?
— Мы закончили нашу игру.
— Жаль. — Он взглянул на книгу. — Почему мне так не хочется читать ее? Возможно, я боюсь разочарования или боюсь порвать цепи, поддерживающие меня…
— Цепи сковывают, а не поддерживают.
Немного помедлив, маркиз указал на стол:
— Если я должен прочитать это, ты пока будешь сидеть здесь и читать письма.
Глава 37
Вздохнув, Дженива взяла три пачки писем, папку с рисунками и примостилась за столом, тогда как Эш, откинув мешавшие ему расшитые полы камзола, уселся напротив нее и приступил к чтению.
Она подождала немного, наблюдая за выражением его лица, но, не обнаружив никаких перемен, начала с самого легкого и стала изрядно замерзшими руками перебирать рисунки.
У леди Августы были хорошие учителя; но талант явно отсутствовал: почти все картинки представляли собой ученические зарисовки окрестностей Родгар-Эбби. Взгляд Дженивы задержался на одном из них, на фоне вполне узнаваемой Гобеленовой комнаты Августа изобразила мужчину, сидящего в кресле и читающего газету. Фигура казалась деревянной с плохо прорисованной головой, но было совершенно ясно, что это ее муж. Интересно, стала бы жена рисовать мужа, которого боялась?
Следующий рисунок изображал мужчину верхом на лошади. Самой неудачной оказалась попытка нарисовать на
Затем Дженива обнаружила целый ряд рисунков с изображением ребенка, только что научившегося сидеть, вероятно, леди Августа продолжала брать уроки, ибо рисунки выглядели немного лучше. А может быть, учитель рисования не ограничивался только советами и некоторые рисунки в папке были сделаны не ею, а ее наставником.
Чем бы это ни объяснялось, но ребенок выглядел крепким и здоровым, а женщину, изображавшую его, вряд ли можно было причислить к людям угнетаемым и несчастным. Правда, миссис Харбинджер говорила, что мать обожала своего первенца, но не заботилась о нем, и если вспомнить, что этим ребенком был лорд Родгар… Каково это — расти при такой беспокойной матери, видеть ее самые худшие стороны? И не поэтому ли в нем развилось увлечение машинами, которыми можно управлять и исправлять их?
Но разве это не относилось и к ней самой? Может быть, и ее интерес к машинам не имел большего значения, чем выбор между вишней или сливой? Или он был вызван бродячей жизнью, часто зависящей от милости неуправляемых сил природы? А может, он возник из-за потрясшей ее необъяснимой смерти матери?
Дженива вздрогнула, и Эш внимательно взглянул на нее.
— Тебе холодно?
Он встал и обошел вокруг стола на ходу стягивая с себя расшитый камзол. Камзол еще хранил его тепло, когда Эш набросил его ей на плечи. Из вежливости Дженива могла бы запротестовать, но она лишь плотнее натянула его на себя.
— Спасибо, — поблагодарила она.
Эш бросил на нее озабоченный взгляд и вернулся к своей книге. Он прочитал уже более половины дневника, но по его виду Дженива так и не смогла понять, какие мысли приходят сейчас ему в голову.
Она позволила себе минуту полюбоваться им, его тонкой батистовой рубашкой и вышитым шелковым жилетом, а еще минуту насладиться ощущением его близости. Потом она посмотрела на пуговицы камзола и, убедившись, что они составлены из мелких блестящих камешков, снова принялась за работу, перейдя от рисунков к письмам. Развязав еще одну выцветшую красную ленточку, Дженива подумала, что леди Августа явно любила красный цвет. Неужели любовь к этому цвету унаследовал и сын?
Она нашла сложенные вместе письма к маркизе Родгар и черновики или копии писем, отосланных Августой, — они лежали по порядку, как будто кто-то разбирал их. Впрочем, конечно, разбирали: два маркиза Родгара искали в этих бумагах причины поступков Августы.
Дженива устроилась поудобнее и начала читать письма, чувствуя себя виноватой от того, что ее радовал предлог заглянуть в чью-то личную жизнь.
Она бегло просмотрела письма матери леди Августы, любящие и заботливые, но часто содержавшие настойчивые наставления не вести себя слишком сумасбродно теперь, когда она знатная леди и должна держаться с достоинством.
Письма Августы к матери были сдержанными и почтительными. Сестрам и братьям она писала более свободно, но не делилась с ними своими секретами. Дженива нашла несколько ответов от них, но сестры, по-видимому, завидовали Августе в том, что она имеет приятного снисходительного мужа.