Зимний пейзаж с покойником
Шрифт:
Вот и сейчас, расстилая на необъятном столе салфетки сурового полотна, какие полагались для персонала, Зина то и дело жаловалась Самоварову:
– Ох, Николай Алексеевич, у меня сердце так и останавливается, даже после корвалола. Разве я смогу сегодня заснуть? Александр Григорьевич так и стоит у меня перед глазами, как живой!
– Не стоит, а лежит, – поправил ее легкомысленный Арик. – И далеко не живой. Да, теть Зина, досталось тебе сегодня!
– Я в обморок уже лет двадцать не падала, с тех пор как мне голову напекло в санатории в Туапсе. И вот сегодня такое с Сашей…
Арик вздохнул:
– Что
Зина часто замахала натруженными руками, которые странно не соответствовали гладкости ее миловидного и нестарого лица:
– Что ты такое говоришь, Арик! Сплюнь и постучи по дереву!
Арик очень любил тетку, потому послушался: сплюнул и забарабанил по столу.
– Корсиканский дуб, – заметил он, одобрительно прислушавшись к стуку. – Вы, Николай Алексеевич, должны это оценить. Покойный любил красоту! И вот теперь его дух, по мнению тети Зины, может вернуться, чтоб напоследок всей этой прелестью полюбоваться.
Зина нахмурила свои угольные брови:
– Чего ты смеешься! А вдруг он в самом деле придет? Вот ты ничему не веришь, а я сама видела барабашку в передаче «Загадки неизведанного». Его один пенсионер даже сфотографировал.
– Ерунда! Видел и я это чудо – просто снимок жирного кота не в фокусе. Уж поверь, тетя Зина, моему богатому производственному опыту: если фотограф на свадьбе наклюкается, все у него получаются барабашками. А у твоего пенсионера, я видел, физиономия была малиновой – даже на передачу бухой явился.
Зина возмутилась:
– Ничего не бухой! На канале Нет-ТВ у всех лица малиновые – оборудование у них такое. Зря ты так, Аричка! В нашем мире полно вещей, которые объяснить невозможно. Теперь я чего угодно жду и трясусь. Я и в хорошее-то время тут, в доме, одна оставаться не могла – страшно!
– Неужели? – удивился Самоваров.
– А вы как думали! Мыслимое дело, столько комнат стоят пустые. Вечно где-то что-то тут скрипит, трещит, в подвале гудит, в батареях булькает – с ума можно сойти! Иногда так прямо и слышу: крадется кто-то по лестнице, топает – скрип-скрип, топ-топ. У меня душа с телом расстается! Выгляну – никого нет. Чтоб совсем не чокнуться, я обычно впущу Мамая…
– Так вот кто разбаловал это благородное животное! – рассмеялся Самоваров. – Теперь понятно, почему он, чуть что, в дом лезет. Зря вы, Зинаида Анатольевна, опасаетесь – привидения обычно живут в домах старых, замшелых, с сомнительным прошлым.
Арик, который быстро наелся кекса, с тоской посмотрел по сторонам. Затем он поднялся, достал из холодильника колбасу и принялся резать ее крупными походными ломтями.
– Что-то аппетит у меня от невзгод разыгрался, – пояснил он. – Угощайтесь, Николай Алексеевич! Знаете, вы не правы: теперь и у нашего дома появилось сомнительное прошлое, а в придачу туманное будущее. Тебе, теть Зин, скоро станет не до барабашек.
Зина в смятении отставила чашку:
– Что еще такое?
Арик склонил набок свою птичью физиономию. В его кудрях искрился тусклый свет ночной лампы, в правом ухе блестела серьга. Улыбался он криво и загадочно.
– Дело в том, тетя Зина, – начал он, – что я имел любопытный разговор с нашей дорогой родственницей. Она, правда, коньячку хлопнула и была чересчур замашиста. Ее
– Что она сделала, Аричка? Она тебя оскорбила? – ужаснулась Зина. – Оскорбила действием?
– Хуже, – загадочно ответил Арик.
Зина приложила руку к груди и потребовала корвалолу.
– Вы бы, Аристарх, подбирали выражения, – заметил Самоваров. – Наверняка ведь какую-нибудь ерунду собрались сообщить, а для красного словца… Зачем напугали женщину?
Арик, жуя колбасу, энергично замотал головой:
– Никого я не пугаю, и не ерунда это! Конечно, тетя Галя спьяну могла и лишнего сболтнуть, но от этого не легче. Ведь в самом деле все у нее в руках. Если б вы знали, Николай Алексеевич, до чего противно зависеть от вздорной бабы! Дядя Саша, тот тоже гусь хороший был, но мужик простой и нежадный; я его любил как родного. Жаль такого славного человека. А теперь полетит все в тартарары!
– Вы бы толком сказали, в чем дело, – посоветовал Самоваров. – Вон на Зинаиде Анатольевне лица нет.
– Все очень просто, – вздохнул Арик. – Забежал я с полчаса назад сюда перекусить – черт, от всех этих передряг жрать хочется поминутно! – а тут тетя Галя вваливается. Злая, как гарпия, зубами скрипит, и платье на ней почему-то мокрое.
– Это я ее из вазы облил, – покаялся Самоваров.
– Точно, как же я забыл! Облили вы, а все шишки на меня полетели. «Что, балабол, на икру налегаешь?» – спрашивает. «Я весь день на ногах, – отвечаю, – устал, как собака». – «Ничего, отдохнешь скоро!» Заметьте, я за язык ее не тянул. Я даже икру назад в холодильник поставил! А она и говорит мне: «Все, теперь другая жизнь у всех у вас начнется. Я теперь обя зана принять решение. Саша еще в морге, а меня уже одолевать начали – возвращайся, мол, в фирму, другой дороги тебе нет. А я туда не хочу!»
– Так и сказала? – вздохнула Зина. – Бедная Галка! Хочешь не хочешь, теперь ей впрягаться надо: сынок слишком молодой, разума не набрался.
– Это спорный вопрос, – не согласился Арик. – Санька совершеннолетний и здоров как бык. А насчет разума… Он сам хочет дитятей оставаться. Учится только номинально, больше по клубам гарцует. Зато телок снимать у него ума хватает.
– Арик! – воскликнула Зина, виновато глядя на Самоварова.
– Такова, тетя Зина, правда жизни! Я сам стою горой за свободу сексуальных контактов. Но эдак-то никогда не повзрослеешь, если у тебя одна забота – хлопушки поджигать да с телками кувыркаться. Даже сегодня Санька привез девицу, похожую на жабу, и тут же ее оттрахал.
– Вот как? – удивился Самоваров.
Пока о романе с хозяйским сыном говорила лишь сама Алиса. Теперь Арик подтвердил ее слова:
– Точно говорю! Сам их застукал, когда диски наверх относил. Правда, Санька не мог знать заранее, что сегодня папу пристрелят, но все равно не к месту получился этот трах… Да не в трахе дело! Главное, этот здоровый кабан вполне трудоспособен, а не делает ни черта. Я в его годы и в радиоузле в Ушуйске вкалывал, и на танцах диски крутил, и в буфете приторговывал. Ничем не брезговал, так что приобрел жизненный опыт…