Зимний Туман - друг шайенов
Шрифт:
Оказалось, кустарник рос над руслом пересохшего ручья. Степан залег на песчаном дне и осторожно приподнял голову.
До ближайшей избы оставалось метров триста. "Обидно терять такой отличный наблюдательный пункт, — подумал Гончар, пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь признаки того, что в деревне побывали индейцы. — Полежать бы здесь до вечера. Должны же они хоть на минутку показаться наружу, чтобы я на них полюбовался? Нет, не дадут. Они видели, как я сюда спрятался. Сейчас начнут залповым огнем выдирать с корнями эти несчастные
Его предсказание сбылось с неприятной точностью. Из бойниц амбара выглянули четыре ствола. Степан обреченно вздохнул и вжался в песок. После дружного залпа на него посыпались рубленые листья и обломки веток.
— Думаете, побегу? — Он перевернулся на спину. — Фиг вам, ребята.
Стянув гимнастерку, он набил ее ветками и пучками травы. Копнул ножом дно, добрался до влажного песка и обмазал им лицо и плечи, а потом повертелся в грязи всем телом, стараясь, чтобы к коже прилипло побольше листьев. Когда грязь засохла, он осторожно срезал самую длинную и прочную ветку.
Прижавшись к земле, Степан медленно подтолкнул этой веткой набитую травой гимнастерку. Он надеялся, что из амбара увидят, как что-то черное движется в сторону реки.
Увидели. И доказали это новым залпом. Гончар стряхнул лишние ветки с головы и снова подтолкнул свое чучело. Все, теперь они уверены, что перепуганный враг крадется к реке, и будут палить по кустам при каждом подозрительном подрагивании листьев.
На этот раз он не стал дожидаться выстрелов, а быстро отполз в сторону. Вжимаясь в мягкий песок, Степан ужом скользил вверх по руслу ручья. Он давно уже облюбовал кукурузную делянку в полусотне метров отсюда. Если добраться туда, то под прикрытием "зеленки" можно будет выйти прямо под стены сараев.
Он не знал, зачем это делает. Но так бывало уже не раз. Гончар не тратил время на объяснение своих поступков. Есть возможность подкрасться ближе? Значит, подкрадемся. А зачем? Там видно будет.
"Хорошая тут кукуруза, — думал он, медленно раздвигая высокие стебли. — Быстро поднялась. Через месяц здесь уже можно будет не ползать, а ходить в полный рост, и никто не увидит".
Новый выстрел прогремел неожиданно близко, и Степан замер. Ему хорошо был знаком звук "спрингфилда". Эта винтовка подала голос с крыши как раз того сарая, к которому приблизился Гончар, и откуда он собирался наблюдать за деревней.
"Неудачно получилось, — подумал он. — Сколько же их тут? Целый взвод? В амбаре четверо стрелков, вот и в сарае еще один обнаружился. А в избах сколько сидят? Осиное гнездо, а не хутор".
Внутри сарая послышалась какая-то возня. Явственно заскрипели перекладины деревянной лестницы, пропела, откидываясь, дверца чердака, и негромкий женский голос спросил:
— Маш, а Маш? Молочка попьешь?
"Вот дура! — возмутился Гончар. — Тут война идет, а она с молочком носится… " До него не сразу дошло, что женщина говорила
— Ой, Тонька, чтой-то он не шевелится, — прозвучал в сарае другой женский голос, видимо принадлежавший Маше.
— Пугни еще разок, да бей поближе, тогда небось зашевелится.
Снова грохнул "спрингфилд". Лязгнул затвор, прозвенела гильза, откатившись по деревянному полу.
— Ой, мамочка моя, даже не дрогнул! Ой, Тонька, что теперь будет! Ой, папаша заругает!
— Чего зря горевать! Побежали, да все сами расскажем, а повинную голову меч не сечет. Бог даст, не наповал. Не убила — вылечим, а убила — похороним. Бежим, Машка!
Пока в сарае слышались причитания и скрип лестницы, Степан успел встать у входа, прижимаясь к глинобитной стенке. Дощатая дверь распахнулась, и он спрятался за ней. Сквозь щель Гончар увидел двух невысоких девушек в черных длинных юбках. Одинаково одетые, с одинаковыми русыми косами, они отличались только тем, что у одной был белый платок, а у другой — красный. Другим отличием могла бы служить длинная винтовка, которую за ствол волокла за собой девушка в красном платке, но Степан быстро устранил это различие. Подкравшись сзади, он выдернул "спрингфилд" из рук девчонки и сказал:
— Спокойно, красавицы. Так-то у вас гостей встречают?
Они обернулись и застыли. Их скуластые смуглые лица побледнели, а темные азиатские глаза широко раскрылись.
Степан оперся на винтовку, словно на посох, и заговорил укоризненно:
— А где же хлеб-соль? Мы к вам со всей душой, а вы стрелять. Нехорошо, красавицы.
— Бежим, Тонька, — дрожащим голоском произнесла девчонка в красном платке, не двигаясь с места. — Бежим, не стой, у него зарядов нету.
— С нами крестная сила. — Тонька истово перекрестилась. — Напужал ты нас, дядя. И откель ты такой взялся?
— Откель, откель, — передразнил он. — Отсель. Отсель грозить мы будем шведу. Может, хоть молочком угостите? Или оно только для тех, кто по живым людям из винтовки лупит почем зря?
— Мы для острастки! — осмелев, выпалила Маша. — А нечего шастать по огородам! Ходят тут всякие разные!
— Уж больно вы грозные, как я погляжу, — с наслаждением процитировал Гончар что-то из школьной программы по русской литературе. — Откуда винтовка? Из лесу, вестимо? А ну-ка, крестьянские дети, ведите меня к папаше. Он небось в амбаре сидит?
Девчонки переглянулись.
— Чудной ты, дядя, — сказала Маша. — Шел бы ты дальше своей дорогой.
— Я и шел. Да только дорога к вам-то и привела. Пошли к отцу, да живее.
Одна из девчонок присела и схватилась за сухой корень, торчавший из земли.
— Ну, пошли, — сказала она и, поднатужившись, подняла незаметную крышку погреба.
Из черного проема на Степана повеяло прохладой и запахом влажной земли. Mania первой спрыгнула вниз, Гончар, повесив винтовку на плечо, последовал за ней.