Зимняя песнь
Шрифт:
Я застонала. Перегнувшись через перила, крикнула в ответ:
– Нет, нельзя! Я сейчас спущусь, обещаю!
– Обещаешь? – хрипло засмеялась Констанца. – Ты раздаешь так много обещаний, а сколько из них сумеешь сдержать?
– Что… – начала я, однако, развернувшись к бабушке, обнаружила, что ее нет.
Кете уже сняла с вешалки мою накидку, но я выхватила ее из рук сестры и набросила себе на плечи. В прошлый раз, когда Ганс привозил гостинцы с отцовского склада текстиля – еще до того, как сделал предложение Кете; до того, как между нами все изменилось, – он подарил
Мы миновали главный зал, где отец наигрывал на скрипке какие-то старинные романтические мелодии. Я покрутила головой по сторонам, ожидая увидеть постояльцев, но зал был пуст, а угли в камине давно остыли. Папа не переодевался со вчерашнего вечера, вокруг него, словно туман, висел застоявшийся пивной дух.
– Где мама? – поинтересовалась Кете.
Мама куда-то запропастилась – видимо, поэтому отец и осмелился музицировать в главном зале, где любой мог его услышать. Скрипка была предметом раздора между родителями: денег не хватало, и мама настаивала, что отец должен играть за плату, а не для собственного развлечения. И все же, видимо, грядущий приезд маэстро Антониуса ослабил не только завязки материнского кошелька, но и струны ее сердца. Прославленный виртуоз должен был остановиться в нашей гостинице по пути из Вены в Мюнхен, специально чтобы прослушать моего младшего братишку.
– Наверное, прилегла отдохнуть, – предположила я. – Мы с ней еще до рассвета начали намывать комнаты для маэстро Антониуса.
Наш отец был непревзойденным скрипачом и в прошлом выступал в Зальцбурге вместе с лучшими придворными музыкантами. Именно в Зальцбурге, с гордостью повторял папа, ему выпала честь играть с самим Моцартом – исполнять один из последних концертов великого композитора. «Такие гении, – говорил отец, – рождаются раз в тысячу лет или даже раз в две тысячи. Но иногда, – он лукаво подмигивал Йозефу, – молния ударяет два раза подряд».
Йозефа среди собравшихся постояльцев не было. Мой младший брат стеснялся незнакомых людей и, скорее всего, нашел убежище в Роще гоблинов, где упражнялся в игре на скрипке до кровавых мозолей. Я всем сердцем желала быть рядом с ним, и, когда думала о братишке, кончики моих пальцев пронзала боль.
– Отлично, значит, меня не хватятся, – обрадовалась Кете, которая под любым предлогом стремилась увильнуть от домашних обязанностей. – Идем.
На улице было свежо; даже для конца осени день выдался необычайно холодным. Солнце светило слабо и неохотно, будто его рассеянные лучи пробивались через занавеску или вуаль. Деревья, что росли вдоль дороги, были окутаны легкой дымкой тумана, превращавшей длинные тонкие ветви в костлявые руки призраков. Последняя ночь года. В такой день легко верилось, что границы между мирами и впрямь истончились.
Дорога в город была изрыта колесами экипажей и усеяна конскими яблоками. Мы с Кете старались держаться обочины, где короткая жесткая трава позволяла не промочить башмаки.
– Фу! – Кете обошла очередную кучку навоза. – Ах, если бы у нас была карета…
– Ах, если бы все наши желания исполнялись, – сказала я.
– Тогда я была бы самым могущественным человеком на земле, – промолвила сестра, – потому что желаний у меня много. Хочу, чтобы мы жили в богатстве. Чтобы могли позволить себе все, что угодно. Только представь, Лизель: если бы, если бы, если бы…
Я улыбнулась. В детстве мы с сестрой частенько играли в «Вот если бы…». И хотя, в отличие от меня и Йозефа, Кете никогда не загадывала чего-либо сверхъестественного, фантазия у нее работала великолепно.
– Ну, так что, «если бы…»? – тихонько спросила я.
– Давай играть, – предложила Кете. – Нарисуем идеальный воображаемый мир. Лизель, ты первая.
– Ладно. – Я представила Ганса, но тут же отогнала эту мысль. – Йозеф станет знаменитым музыкантом.
Кете состроила гримаску.
– Вечно ты первым делом про Йозефа. Сама разве ни о чем не мечтаешь?
Конечно, я мечтала. Мои мечты хранились в шкатулке под кроватью и были надежно заперты под замок, чтобы никто никогда их не увидел и не услышал.
– Неважно. Твоя очередь, Кете. Что ты видишь в своем идеальном мире?
Сестра рассмеялась – мелодично и звонко, как колокольчик. Этим вся ее музыкальность и ограничивалась.
– Я вижу себя принцессой.
– Понятное дело.
Кете бросила на меня быстрый взгляд.
– Я – принцесса, а ты – королева. Теперь довольна?
Я жестом велела ей продолжать.
– Итак, я – принцесса. Папа – капельмейстер князя-епископа, и мы все живем в Зальцбурге.
И я, и Кете родились в Зальцбурге, когда отец еще служил при дворе, а мама пела. Еще до того, как бедность загнала нас в баварскую глушь.
– Благодаря красоте и чудесному голосу, мама – любимица всего города, а Йозеф – лучший ученик маэстро Антониуса.
– Значит, он учится в Зальцбурге? Не в Вене?
– В Вене, – моментально поправилась Кете. – О, да, в Вене. – Ее голубые глаза заблестели, и она принялась фантазировать дальше: – Разумеется, мы ездим его навещать. Возможно, мы увидим его выступления в таких больших городах, как Париж, Мангейм и Мюнхен, или даже в самом Лондоне! В каждом из них у нас будет по шикарному особняку, отделанному золотом, мрамором и красным деревом. Мы станем носить платья из самых дорогих шелков и парчи, каждый день недели – разного цвета. С раннего утра наш почтовый ящик будет ломиться от приглашений на роскошные балы, званые вечера, театральные постановки и оперы, и толпы поклонников будут осаждать наши двери. Мы будем водить близкую дружбу с величайшими художниками и музыкантами, и ночами напролет танцевать и угощаться разными вкусностями – пирогами и шницелями, и…
– И шоколадным тортом, – прибавила я. Его я любила больше всего.
– И шоколадным тортом, – согласилась Кете. – Станем разъезжать в богатых экипажах, запряженных лучшими лошадьми, и… – Сестра взвизгнула, угодив ногой в лужу. – И ни за что не будем таскаться на рынок на своих двоих по раскисшим дорогам!
Я со смехом подхватила ее за локоть.
– Светские рауты, балы, блестящее общество – это все, чем заняты принцессы? А как насчет королев? Что буду делать я?
– Ты? – Кете ненадолго умолкла. – Королевы рождены для величия.