Зимородок
Шрифт:
— Сергей Иванович, а бывает… слепая кукушка?
Учитель пристально посмотрел на Василя и спокойно сказал:
— Слепой кукушки не бывает. Бывает еще фазанья, воробьиная, ящерная…
И тут учитель заметил, что Василь смотрит на свою соседку и его рот расплывается в недоброй улыбке, а на глазах у девочки блестят слезы, увеличенные стеклами очков.
Учитель нахмурился. Молча прошелся по классу, держа руки за спиной. Потом остановился около Василя и, то ли в шутку, то ли серьезно, сказал:
— Советую тебе, Василь, выучить все виды. Потренируешь память
3
Если у вас неожиданно заведутся деньги и вам захочется пострелять, спросите любого мальчишку и он приведет вас к большому серому дому, где в подворотне разместился стрелковый тир. Подворотня узкая и длинная, как туннель. И выстрелы под ее сводами звучат не щелчками, а раскатисто и хлестко. Здесь, за железным прилавком, отполированным локтями, сидит огромная бабка и вяжет чулок. Гремят выстрелы, а она постукивает спицей о спицу, делает свое дело. Время от времени бабка откладывает вязанье, берет в огромные красные руки духовое ружье и разламывает его легко, как прутик. Заложит свинцовую пульку — стреляй!
Стреляй, если у тебя есть деньги. А если в кармане пусто, стой в сторонке и наблюдай, как стреляют другие. Только не приближайся к железному прилавку, который бабка называет «огневым рубежом». Бабка молчаливая, разговаривать не любит, а дает волю своим ручищам.
Марат, Василь и Зоя Загородько шли мимо тира. Марат предложил:
— Зайдем!
— Зайдем, — согласился Василь.
Зоя Загородько хотела сказать, что она боится выстрелов, но промолчала и пошла за ребятами.
В тире болталось несколько мальчишек, а стрелял один взрослый. Седой. Хотя лето только приближалось, этот взрослый был обожжен солнцем. Лоб, скулы, впалые щеки были покрыты грубым, замешанным на ветру загаром, делавшим его похожим на краснокожего индейца, а белые волосы еще больше оттеняли загар. Стрелял он здорово. Без промаха. Мальчишки следили с открытыми ртами и после каждого удачного выстрела приговаривали:
— Во дает! Во дает!
Седой стрелял в мельницу, и сразу начинали вращаться крылья — значит, попал. Брал на мушку самолет — самолет, описав дугу, падал вниз. Закрывался шлагбаум. Гудел паровоз. Седой опустил ружье и стал высматривать, не осталось ли еще мишени. В углу рта у него была зажата папироса.
Ребята тоже искали мишень. И тут кто-то из мальчишек крикнул:
— Птица!
— Давай свою птицу, — сказал Седой и вскинул ружье.
Раздался выстрел — птица осталась сидеть на месте.
— Промазал! — радостно крикнули ребята.
— Мушку заваливаете, — с видом знатока сказал Марат.
— Мушку? — Седой оглянулся на Марата и протянул ему ружье. — Держи! Пробуй, не заваливая мушку.
Отступать было невозможно. Марат взял ружье, уперся локтями в прилавок и стал старательно целиться. Он чувствовал, что за ним наблюдают
Хлопнул выстрел. Не улетела птица. Осталась сидеть на ветке. Марат молча опустил ружье.
— Мазила! — сказал кто-то.
Седой ничего не сказал. Он зарядил ружье и снова стал целиться. И — промахнулся.
— Промазал! — радостно крикнули зрители.
— Что это еще за птица? — недоумевал Седой, разглядывая небольшую остроклювую птицу.
— Зимородок, — сказал Марат, и его насмешливые коричневые глаза заблестели.
— Есть такая птица — зимородок, — пояснил Василь.
— Есть такая, — согласился Седой, не выпуская изо рта папиросу.
— Он долбит норку в крутом берегу. И бесстрашно ныряет за рыбой, — вмешалась в разговор Зоя Загородько. — Не верите?
— Верю, — ответил Седой.
И ребята заметили, что он задумался. Все рассматривал птичку и о чем-то думал. Бабка тоже обратила внимание на это и, не отрывая глаз от вязанья, пробасила:
— Птица не работает.
И застучала спицами.
— Зи-мо-ро-док, — растягивая слоги, тихо сказал Седой. Он не обратил внимания на слова старухи. — Я знал одного Зимородка.
— С короткой шеей и прямым острым клювом? — спросил Марат.
— Не помню, какой у него был клюв, — задумчиво произнес Седой. — И шею не помню. Но котелок у него варил довольно странно.
— У какого зимородка варил странно? — спросила Зоя Загородько.
— У того, что нырял за рыбой, — ответил Седой и стал раскуривать погасшую папиросу. Потом он усмехнулся и сказал: — До сих пор не понимаю, как я согласился. По молодости лет. Будь я тогда седым стреляным воробьем, не стал бы связываться с этим Зимородком…
Папироска разгорелась, и память Седого оживала и тоже как бы разгоралась. И постепенно не стало тира. И сам Седой стал не седым, а темным, подстриженным под полубокс, с коротенькой челкой наискосок. На нем появился синий замасленный комбинезон, стянутый ремнем. А за спиной на ремне — кобура с пистолетом. Летний кожаный шлем болтался на руке, как подстреленная птица. А папироска была зажата в уголке рта…
Вместо тира появилась небольшая полянка. По краям кустики. В кустах самолетик с задранным носом, пятнистый, почти незаметный на фоне травы и листьев. Крылья, как этажерка, — в два ряда, по два крыла с каждой стороны. Кукурузник.
Летчик — тогда еще не седой — стоял, окруженный партизанами, и говорил:
— Я мог бы забросить вашего человека в район Нового моста, но, как вы понимаете, садиться там негде — кругом немцы. А парашюта у меня нет.
И тогда кто-то из бойцов сказал:
— У нас где-то был парашют. С прошлого года…
— Его, наверное, на бинты разрезали.
— Нет, валяется под нарами. Я подметал — видел.
— Не годится этот парашют. С ним человек разбился насмерть. Прыгнул, а парашют не раскрылся.