Зимовка на «Торосе»
Шрифт:
Через два дня после описанного случая в 4 часа утра зимовщики были подняты на ноги громким боем пожарной тревоги. Пожар — злейший и самый опасный враг в наших условиях. Корабль представлял собой сооружение из чрезвычайно сухого, моментально воспламеняющегося дерева, на нем постоянно находились большие запасы жидкого топлива, что еще более усугубляло общую опасность. Пожары в Арктике бывают редки, но, раз возникнув, они обычно уничтожают все горящее дотла.
Тревога как электрический ток разнеслась по кораблю, и в один миг вся команда собралась около машинного отделения. Огня нигде не было видно, но в воздухе явно ощущался сильный запах гари. Печи на судне
— Товарищ капитан, — доложил вахтенный, — где горит — не знаю, но вот и пахнет и глава дымом ест. На палубе ветер — я решил дать тревогу.
— Правильно сделал. Пустить динамо!
— И в машине дым есть, только там не горит ничего.
В течение пяти минут люди обшарили буквально все уголки судна, но нигде не могли обнаружить признаков огня, а между тем дым уже заметно начинал есть глаза. Главное внимание было сосредоточено на кипятильнике, но в том помещении, где он стоял, дыма как раз и не ощущалось. Сам кипятильник имел фундамент из двух рядов кирпичей, расположенных, в свою очередь, на бетонной палубе бани. Гореть тут было нечему. Больше всего дыма было в машине, но там печь была потушена еще накануне и никаких признаков огня не обнаруживалось.
Застучал мотор. Все помещение осветилось ярким электрическим светом. Сизое, едва видимое облачко дыма тянулось из машинного отделения и распространялось по всем жилым помещениям. Проследив эту струйку, мы убедились, что горит палуба как раз под кипятильником и над танками с нефтью, стоящими в машине. Зазор между последними и горящим подволоком был настолько мал, что туда никак не мог пролезть человек. Механики быстро поняли всю опасность положения и полную негодность при данных обстоятельствах пеногонных огнетушителей. Пока наверху ломали кипятильник, снизу палубу в месте ее тления поливали водой из масляной машинной спринцовки с длинным и тонким наконечником. Вслед за кипятильником в умывальнике был снят покрывавший палубу слой бетона, и тогда только стали окончательно ясны и место и причина пожара. Как раз под самым кипятильником в палубе успело уже прогореть сквозное отверстие диаметром до 15 сантиметров. Если бы не своевременная тревога, поднятая вахтенным, кипятильник, набитый двумя стами кило льда, провалился бы вместе с горящей топкой в машину на нефтяной бак.
— Смеху было бы много! — пробурчал боцман, осматривая место пожара. Возникновения его ожидать было трудно, но факт — упрямая вещь, и поэтому нам пришлось крепко призадуматься, и это же можно горячо порекомендовать и строителям деревянных судов. Новый кипятильник был установлен нами на том же месте, но дерево было изолировано, кроме слоя цемента, еще толстыми листами асбеста.
Вечером мы сидели за чаем в кают-компании, обсуждая утреннее происшествие. Ветер пел свою нудную песню в вантах, сильно пуржило. Вдруг в кают-компанию вошел своим обычным торопливым шагом буфетчик Саша и удивительно спокойным голосом проговорил:
— Николай Николаевич, а у нас опять пожар, на палубе горит!
Что, собственно, заставило Сашу именно так известить всех о новой беде, — не знаю. Он пробегал из кубрика на камбуз, увидел в темноте около рубки пламя и каскады искр и, «не меняя курса», пришел в кают-компанию и доложил о происшествии.
Сейчас же по кораблю понеслись призывы новой пожарной тревоги. На этот раз мы имели дело с горящей сажей в выхлопной трубе, куда были выведены дымоходы из печей в красном уголке и из кают-компании. Пламя столбом выбрасывало из трубы и сильным ветром наносило на фокмачту. Искры засыпали всю носовую часть корабля. Борьба с этим видом пожара могла быть только пассивной. Люди были расставлены на палубе, на носу, трюме, около штурманской рубки и горящей трубы. Снегом немедленно забрасывались искры, попадающие на палубу. Внутри судна моментально прекращена топка печей и закрыты вьюшки, чтобы тяга в выхлопе прекратилась. Через полчаса сажа выгорела и все волнения улеглись.
Оба эти пожара, возникшие почти в самом начале зимовки, сослужили нам все же хорошую службу, так как наглядно показали, насколько огонь является иногда коварным другом зимовщиков. Больше мы не имели предлогов поднимать пожарные тревоги, если не считать случая уже почти летом, когда опрометчивость одного из наших товарищей едва не стоила нам всего корабля.
А как все же темна облачная полярная ночь! Мне не раз приходилось слышать о черноте южных ночей, но, право же, это наверное светлее и лучше того, что мы имели в архипелаге Норденшельда.
Несмотря на то, что кругом был белый снег, глаз буквально ничего не мог различить в двух-трех шагах. Эта темень позволяла только ходить по протянутым проволокам к метеостанции и береговой базе, да еще пробираться по палубе, где каждый сантиметр был давно нами изучен во всех деталях. Думать о каких-либо дальних маршрутах в такой обстановке не приходилось. Пока еще были видны огни судна, общая ориентировка не терялась, и лишь самый процесс ходьбы по застругам был очень труден, но стоило оказаться в сплошной темноте, как человек совершенно уподоблялся слепому.
Между тем, на зиму мы запланировали выполнить довольно большую часть из нашей общей программы — изучение морских течений в южной части архипелага. Эта работа обычно выполняется на суточных гидрологических станциях, которые нам и предстояло сделать в проливах Таймырском, Паландера, Фрама и Свердрупа. Зимний режим течений, конечно, должен был разниться от летнего, но так как в будущем мы едва ли смогли бы уделить на эту работу достаточно времени, необходимо было использовать зиму, чтобы получить хотя бы общее представление о распределении движения воды среди обследуемых нами островов.
Вехи, расставленные нами еще при свете осеннего солнца в местах предполагаемых гидрологических наблюдений, едва ли могли послужить нам достаточными ориентирами в той темноте, которую преподнесла полярная ночь. Всю ставку пришлось сделать на луну, которая совершенно преображала арктический пейзаж. В пользу производства наблюдений при лунном освещения говорило также и то обстоятельство, что в полнолуние, или так называемую сизигию, морские приливы, а следовательно и порождаемые ими течения, достигают своих наибольших величин.
Первый гидрологический поход был назначен в Таймырский пролив на 28 ноября. В эти сутки полная луна заливала своим чуть голубоватым светом застывший архипелаг. Стоял почти штиль. В полдень двое тяжело нагруженных нарт в упряжке 14 человек покинули судно. Среди глубокой тишины четким ритмом отдавались шаги и приятно поскрипывали полозья саней. Ходьба по освещенному луной снегу в Арктике оказалась далеко не таким простым делом, как это представлялось на первый взгляд. Обилие белого цвета и многочисленных кристаллов льда и снега порождает такое переплетение отраженных световых лучей, что в первое время никак не удается разобраться, где под ногами имеешь провал между сугробами, а где самый сугроб. Люди то и дело «закапывают репы», отпуская совсем не восторженные эпитеты по адресу изумительной красоты арктической лунной ночи.