Зина Портнова (Военная проза)
Шрифт:
Стояли сильные морозы, и Зина опасалась, что в своей легкой одежонке и дырявых валенках Галька может обморозиться.
– Ладно...
– соглашается Галька.
– Что ладно-то?
– Не уйду.
На ее бледном, с редкими веснушками, лице - полная покорность. Но Галька умеет хитрить: стоит Зине отвернуться, как она все начинает делать по-своему. А когда Зина начинает ее бранить, Галька с невинным видом заявляет:
– Ты же сама сказала...
– Что я сказала?
– Что нельзя уходить далеко.
– Ну-у?..
–
– До чего же ты умная стала, - укоризненно качает головой Зина.
На осунувшемся лице Гальки снова полное согласие. Разумеется, она не возражает, что ее считают умной.
Глава девятая
Под Новый год совсем низко над Оболью пролетел советский самолет. Он вынырнул из-за леса, рассыпал над станционным поселком и окрестными деревнями разноцветные листки и скрылся в ночном небе. Крутивший всю ночь снежную поземку ветер далеко разнес их.
Зина встала позже, чем всегда, но Галька еще крепко спада, прижимая к себе свою куклу. Зина заглянула в соседнюю комнату. Тетя Ира и Солнышко уже ушли на работу. Нестерка с Ленькой спали вдвоем на деревянном топчане, прикрытые сверху ватниками.
Зина надела свою черную железнодорожную шинельку, повязала голову серым вигоневым платном, который ей дала двоюродная сестра, в только тогда разбудила Гальку.
– Ты полежи еще, поспи. Я мигом слетаю к бабушке за молоком и вернусь. Ладно?
– Она укрыла потеплее Гальку попавшимся под руку тряпьем, взяла с собой маленький бидончик и отправилась в деревню.
Уже в поле, когда Зина, зябко поеживаясь, шагала по слабо проторенной снежной тропке, ветер прибил к ее ногам небольшую зеленую бумажку.
"Кажется, листовка..." Оглядевшись по сторонам, Зина подняла ее и, спрятав у себя на груди под блузкой, торопливо зашагала дальше.
В избе бабушки было дымно и душно. Бабушка вместе с Любашей топила печку. Дяди Вани дома не было.
– Утром ушел в свой склад, - сообщила бабушка.
Зина принесла из колодца пару ведер воды, бросила охапку дров в сени, разделась и стала греть в печурке окоченевшие ладони.
– Может, еще чем помочь?
– предложила она бабушке.
– Отдыхай, кажется, все сделано...
– Ефросинья Ивановна налила немного в бидончик молока для Гальки и вздохнула: - Кончает наша Белокопытка доиться.
– Она поставила перед Зиной блюдце с горячей картошкой, пододвинула солонку: - Ешь...
Когда бабушка захлопоталась у печки, Зина осторожно извлекла листовку из-под блузки, бережно разгладила и, отвернувшись к окну, прочла первые крупные строчки:
"Советским юношам, девушкам и подросткам занятых врагом областей!
Дорогие наши юные друзья!
Доблестная Красная Армия по всему фронту перешла в решительное наступление. Славные воины Красной Армии гонят немцев от Москвы..."
Дальше читать в избе Зина не стала. Она тихонько вышла в сени и там с замиранием сердца стала вглядываться в каждую новую строчку листовки:
"Юные советские патриоты!
Наши дорогие соотечественники, друзья!
Собирайте сведения о противнике, о его силах, о передвижении и передавайте эти сведения партизанам и частям Красной Армии.
Рвите телефонную связь врага! Портите немецкие машины и выводите их из строя. Помогайте бойцам Красной Армии уничтожить отступающих немцев. Вредите оккупантам всюду и везде.
Смерть немецким оккупантам!
Прочитав, передай листовку товарищу!"
Вернувшись в избу, Зина не могла удержаться и, сияя, сообщила бабушке:
– Наша Красная Армия наступает... Скоро нас освободят!
– Славу богу!..
– Бабушка истово перекрестилась на висевшие в углу над столом почерневшие от старости, иконы с венчальными свечами и бумажными лентами.
– Быстрее бы этих супостатов выгнали.
– Выгонят, - заверила Зина, - теперь уже точно выгонят.
– И, поцеловав маленькую Любашу и бабушку, с бидончиком молока в руках отправилась домой.
Все кругом было бело от ослепительного снега: и деревья, и крыши, и безлюдная дорога, по которой шла в своей черной шинельке заметная издалека Зина.
У околицы она замедлила шаги, увидев группу людей с повязками на рукавах.
В это утро вся полиция усердно трудилась, собирая разбросанные с самолета советские листовки. Наряд полиции обыскивал у околицы всех проходивших.
Зина с запрятанной под блузкой листовкой сама шла навстречу своей гибели.
"Что делать?...
– лихорадочно размышляла она, замедляя шаг и не решаясь повернуть обратно.
– Выбросить листовку - заметят". Зина приостановилась, у нее дрожали ноги.
– Мамочка, дорогая, помоги!..
– прошептала она.
Полицейские, закончив обыскивать какую-то девушку в белом платке, смотрели на Зину.
И тут Зина вспомнила знакомый с раннего детства прием. Если впереди стоят мальчишки, которые могут обидеть и которых она боится, то нужно не сворачивать в сторону - это хуже, - а смело идти, делая вид, что совершенно не обращаешь на них внимания и ни чуточки не боишься. Мальчишки тогда скорее пропустят... Зина вскинула голову и, выставив вперед руку с бидончиком (чтобы был заметен), пошла навстречу полицаям.
– Что несешь?..
– остановил один Зину и, открыв крышку, заглянул в бидончик.
– Девчонка... Она здесь живет, в деревне...
– произнес другой, запомнившийся ей черноусый полицай и подтолкнул Зину в спину: - Проходи!
Зина, не оглядываясь, пошла по дороге, убыстрив шаг. Впереди в коротком овчинном полушубке, закутавшись в теплый белый платок, шла девушка, которую только что обыскивали. Подойдя поближе, Зина узнала в ней Фрузу.
– Обыскивали, сволочи!..
– пожаловалась Фруза и с ожесточением сплюнула в сторону.
– Этот молодой гад за пазуху полез, стал лапы распускать. Так хотелось ему по морде дать.