Злато-серебро

Алесько С.

Летняя ночь тепла, кругом все почти так, как ему недавно мечталось. Не речка, правда, а ручей, горный, ледяной, но когда сил под завязку, не то что простудиться, продрогнуть не грозит.

Чародей вытащил белочку из-за пазухи, пустил на высветленный лунными лучами, поросший лишайником валун.

— Потерпи еще чуть-чуть.

Прежде всего нужно разделаться с палаческим обручем. Слежка до сих пор не ощущалась, но Саликс в любую минуту может мысленно пощупать скрепку на ошейнике. Пощупать, узнать про побег и, если напряжется, про то, где именно находится

сейчас опальный чародей. Укрыться в другом месте будет нетрудно, но избушка Кверкуса предпочтительнее, по многим причинам.

Мужчина отошел от валуна, на ходу раздеваясь. Проклятую железку нужно уничтожить полностью, чтоб и пыли не осталось. Всплеск силы не навредит телу чародея, а одежду разорвет или испепелит. Он сейчас, увы, не в том положении, чтобы разбрасываться вещами. Оценив иронию, бывший палач улыбнулся, отшвырнул подальше штаны, встал прямо и принялся поворачиваться вокруг себя, очерчивая защитный круг. Ни к чему выжигать поляну и будить Кверкуса, если тот все-таки в избушке.

— Эй, не смотри, ослепнешь! — в последний момент вспомнил о белочке.

Зверушка, не сводившая с него бусинок глаз, быстро юркнула за камень.

Мужчина, нагой, если не считать темной полосы на шее, поднял лицо к луне, расправил плечи. Закрыл глаза и сосредоточился на одном: уничтожить скрепку. Это оказалось непросто, чужая волшба противилась, никак не желала поддаваться, испускала мириады разноцветных искр, пытаясь оповестить своего творца о гнусном посягательстве. Ни одна из них не смогла преодолеть защитного круга, стоило коснуться невидимого контура, мушки-доносчицы гасли, осавляя хвостик дыма да запах гари. Но и у палача никак не получалось преуспеть.

В необычно ярком лунном свете чуть высунувшейся из-за камня любопытной белочке было видно, как напряглось тело чародея, закаменело, стало похожим на статую. Вздулись жилы, под кожей ясно обозначились мускулы, вздыбилась мужская плоть. Внезапно на шее разгорелось белое свечение, вмиг ставшее ослепительным. Зверушка испуганно нырнула в траву, присела на задние лапки и совершенно человеческим жестом прикрыла передними глаза. Она слышала громкий треск, но не видела, как сияние стремительно охватило всю фигуру, и силуэт человека полыхнул бледно-голубым огнем.

— Все, — выдохнул мужчина с облегчением, обмяк, потер шею. — И мозолей нет, надо же.

Он двинулся к ручью, выбрал место пошире и поспокойнее, зашел в поток и принялся плескать на себя воду. Особенно тщательно вымыл шею. После выбрался на берег, отряхнулся и направился к валуну, где оставил белочку и котомку.

— Эй, вылезай, где ты там прячешься? — из травы показалась глазастая головенка, ушки торчат, кисточки топорщатся. — Теперь твоя очередь. Сиди смирно.

Чародей провел над зверушкой рукой, невнятно бормоча вполголоса. Облачко золотистого тумана окутало пушистую фигурку, быстро разрослось и рассеялось, открыв взору обнаженную девушку. Она сидела, скорчившись, но, заметив, что вновь стала собой, поспешила изменить позу, распрямляя конечности. Тут же склонилась на бок, борясь с рвотными спазмами.

— Тошнота

пройдет, — успокоил бывший палач. — Нужно поесть.

Подобрал брошенный на траву поясной кошель, положил на камень и щелкнул пальцами. Дорожный мешок тут же вырос до нормальных размеров. Мужчина достал оттуда краюху хлеба и кусок сыра, протянул девушке. Та не обратила на еду никакого внимания, на четвереньках подползла к ручью и принялась жадно пить, черпая воду горстью.

Мужчина покачал головой, достал из мешка кус копченого мяса и с наслаждением впился зубами. Потом выбрал местечко, где трава помягче, и уселся, нимало не смущаясь своей наготы.

Служаночка тем временем напилась, немного пришла в себя, медленно поднялась на ноги и сделала несколько шагов к камню. Разглядела обнаженного мужчину, который жевал мясо и задумчиво взирал на нее, сообразила, что и сама нагая, быстро села, согнув ноги и прижав колени к груди.

— Так ты не палач, а чарун! — голосок прозвенел возмущенно.

— Не чарун, а чародей, невежа.

Девушка неожиданно издала утробный звук, ее снова замутило.

— Ты должна поесть, — палач с видимой неохотой поднялся, взял с камня все ту же краюху и подал страдалице. — Иначе так и будешь мучиться. И портить мне аппетит. Я сегодня не обедал, а вместо ужина тебя ублажал.

Служаночка, пересилив себя, откусила кусочек, проглотила, почти не жуя. Дальше дело пошло быстрее, и скоро она доедала с ворчанием переброшенный сыр.

Мужчина, слегка утолив голод, все же подобрел и снизошел до объяснений.

— Тебе дурно из-за перемены облика. В первый раз всегда так бывает. Меня тоже, помнится, тошнило, хотя я сам оборачивался. Зато теперь ничего такого быть не должно. Хочешь, проверим? В кого тебя превратить?

— Ни в кого, — девушка испуганно втянула голову в плечи. — Мне бы одеться…

— Вон твое тряпье, на камне, — указал чародей. — Одевайся. — Она не тронулась с места, только смотреть стала еще жалобней. — Брось дичиться. Стесняться тебе нечего, не уродина. И я уже все видел. Да и не только видел.

Служаночка покраснела (Госпожа Луна делала зрение чародея столь же острым, сколь и днем), поспешно и неловко поднялась на ноги, добежала до камня, схватила одежду и присела позади глыбы.

— Дикая ты девица. А я-то надеялся, мы с тобой…

— Ты похабный чарун, да? — донеслось из-за камня.

— Чародей, убогая! Ча-ро-дей! И когда я с тобой похабничал? Был предельно честен и ласков. Тебе понравилось, уж это-то я знаю точно.

— Я хотела сказать, — девушка поднялась на ноги, оправляя юбку, — что для обретения силы тебе нужны женщины. В "Медвежьей шкуре" таких чару… чародеев… называли похабными.

— Ну, в таком случае да, похабный. Похабнее не бывает.

Мужчина, покончив с мясом, сунул в рот кусок сыра и, довольный, растянулся во весь рост, заложив руки за голову, наслаждаясь, словно большой кот. От ошейника избавился, сыт, запас силы почти полон, бледные лучи светлой Госпожи приятно ласкают обнаженное тело.