Злая Русь. Пронск
Шрифт:
Наконец, не менее дюжины зажженных, до того вымоченных в расплавленной сере стрел вылетело из внешних бойниц надвратной башни, ударив в бревна мостка. Не все они попали в цель — не менее половины угодило в щиты да самих татар. Но остальные вонзились в дерево, пропитанное зажигательными смесями — и всего за несколько мгновений под ногами покоренных буйно вспыхнуло пламя! Бешено заорали, заверещали половецкие да мокшанские вои, хорезмийские гулямы, когда языка огня лизнули их ноги! Стали спешно (и слепо) спрыгивать агаряне вниз… Прямо на густо стоящие под мостком заостренные колья!
Пять сотен татар (хотя теперь уже десятков на семь-восемь меньше) в одночасье оказались в смертельной ловушке, отрезанные от своих жарким пламенем да рвом, на дне которого их ждут свежеобструганные колья, еще пахнущие деревом… И в скученной тесноте поганых, сгрудившихся на открытой и простреливаемой со
Злобно стиснул зубы нойон Бурундай, узнав, как провел его воевода орусутов! Впрочем, он давно смирился с тем, что потеряет первых нукеров из числа покоренных, кто войдет в цитадель — разве что не ждал, что в ловушке окажется столь много воинов… И все же их гибель будет не критична для его тумен — хотя и довольно чувствительна. А потому темник не растерялся, а сохранил лицо и внешнее спокойствие на глазах ближников и телохранителей. Недовольно сощурившись, он лениво бросил гонцу-туаджи:
— Пусть нукеры кипчаков и мордуканов берут лестницы и идут вперед прямо сейчас. Штурм мы не остановим — а когда мост прогорит, закидаем ров вязанками хвороста. Сегодня крепость орусутов падет! А иначе я…
Закончить свою речь темник не успел: к его ставке на взмыленном коне подскакал еще один гонец-туаджи, дико вскричавший уже загодя:
— Мой господин! Орусуты напали на выпасы скота и лошадей! Их много, несколько сотен! Большинство вышло на лыжах из леса, но есть и конные, они атаковали с севера — с реки! Стража практически вся истреблена!
Бурундай злобно скрипнул зубами, после чего взревел уже во всю мощь легких, обращаясь к своим телохранителям — единственным во всем войске, кто сейчас важно держался в седлах, верхом на невысоких монгольских жеребцах:
— Тургауды, скачите быстрее к выпасам! Нужно остановить орусутов!
Глава 4
Азыд со своим десятком сидел вокруг потрескивающего, весело горящего костра, едва ли не захлебываясь от обильно выступившей во рту слюны. На треноге над огнем висел большой медный котел — а в котле варились остатки бараньей тушки; точнее нескольких бараньих тушек разом! Кипчаки — а храброго, но уже немолодого монгольского воина поставили старшим именно над кипчаками — уговорили своего арбаная приготовить шорбу, хорошо знакомое им и любимое блюдо. Конечно, Азыд предпочел бы печеного на вертеле мяса, пригорающего с внешней стороны — и сочного, еще истекающего кровью внутри, с неповторимым дымным ароматом! Но, увы, с едой, а особенно мясом, в последнее время стало туго. Большая загонная охота в степи, устроенная монголами по осени, перед самым нападением на орусутов, кормила их несколько седьмиц. Поначалу нукеры ели свежую убоину — а после, уже в походе питались вяленым мясом, хорошо хранящимся на морозе…
Однако монгольская армия, привыкшая подчистую грабить покоренных, рассчитывала пополнить запасы муки и зерна, а также поголовье скота в пределах земель орусутов! Казалось, что это не будет сложным — ведь по донесениям лазутчиков, поселения землепашцев густо разбросаны вдоль рек; собственно, лазутчики не соврали… Вот только трусливые орусуты попрятались в лесах, схоронив все свои запасы! Еще ни одного толкового грабежа у монголов не получилось… Зато сколько раз из чащи раскинувшихся на речных берегах лесов в доблестных нукеров Бату-хана летели разящие стрелы?! Даже чингизид Бури, молодой правнук великого Чингис-хана, пал от одной из них!
Злые, трусливые люди живут на этой земле, не хотят умирать, не хотят отдавать свое добро, своих женщин великим и грозным монгольским воинам! И сама земля орусутов — злая! Она изматывает нукеров степи трескучими морозами и снежными заносами на их пути, скрывает лучников врага от внимательных взглядов дозорных…
— Арбанай, не пора ли бросить в воду пшено?
К Азыду обратился молодой Ильчин — чем-то напоминающий бывалому монголу собственного старшего сына, отчего последний относился к кипчаку чуть более милостиво, чем к остальным. Десятник важно кивнул — и в жижу, куда накидали полуобглоданных костей с остатками мяса на них, полетела заранее прокаленная на огне и оттого вздутая крупа, очень быстро разваривающаяся в воде. Хорошо бы бросить в варево также и твердые шарики специально высушенного со специями творога — курута, что могут хранится долгое время… Но увы, курут кончился уже как несколько дней, да и пшенной крупы осталось совсем немного! В последнее время заметно сократилось и поголовье овечьих отар — если раньше одной бараньей тушки было достаточно, чтобы накормить весь десяток, то ныне разрешалось съесть лишь ее треть. А нукеры, что пошли сегодня на штурм деревянной крепости орусутов, и вовсе ничего не ели с заката прошлого дня! Впрочем, это и правильно — у голодного есть хотя бы крохотный шанс выжить, коли получит стрелу в живот… Зато десяток кипчаков Азыда, что охраняет выпас стреноженных монгольских лошадей, способных проломить передними копытами твердый, едва ли не ледовый наст и раскопать под снегом замерзшую траву, имеет возможность поесть! У животных, кстати, с кормом также тяжеловато в последнее время, вот и стараются коняшки раздобыть себе пропитание даже под снегом…
К чести обозников стоит признать: они не воровали у своих. А в общий котел нукеры сбросили кости, что были оставлены ими на предыдущих дневках. Ильчин, молодец, придумал эти самые кости с остатками мяса сохранить на морозе и позже сварить из них шорбу, тщательно выварив до такой степени, чтобы все мясо растворилось в похлебке. Густая, ароматная, с насыщенным вкусом и разварившейся в ней крупой — шорба хороша всем, кроме того, что ее приходится очень долго готовить! Но ничего, десяток поставил котел на огонь, как только рассеялись сумерки, заранее отойдя к самой оконечности выпаса — ближе всего к лесу. Иные нукеры стараются держаться от темной чащи подальше — летящие из-за деревьев стрелы и пропадающие в глуби дубрав воинские отряды вызывают у особо впечатлительных суеверный страх! Но Азыд был уверен — на них орусуты не нападут. До самой крепости они обстреливали лишь головную тумену, устраивали засады передовому отряду да дозорам и перекрывали реку рогатками, вмороженными в лед. Значит, будут делать так и впредь! Потому его людям беспокоится нечего — орусуты ушли вслед за ордой… А вот нукеры других десятков до последнего не учуют аромат шорбы — и никто не сунется к ним просто так, случайно!
И до ее готовности осталось подождать уже совсем немного…
Легкий шелест в воздухе — а после короткий свист прервал умиротворенное ожидание десятка. Ильчин, потянувшийся к котлу со второй порцией пшена, вдруг сильно дернулся — а после неверящим взглядом уставился на свой живот. Чуть выше пупка в нем обнаружилось торчащее из плоти короткое древко болта, пущенного самострелом, а из глубокой раны вниз бодрым ручейком побежала кровь… В следующий миг кипчак истошно завопил — еще не от боли, что он даже не успел почувствовать, а от ужаса перед скорой и неотвратимой смертью. Хотя молодой нукер пока еще отказывался в нее поверить… Мгновением спустя Азыд уже вскочил на ноги, развернувшись к лесу — но крик его замер на губах, едва вырвавшись из горла, пробитого вторым болтом…
Арбанай упал на обжигающе ледяной снег — и последним, что он успел разглядеть своим гаснущим взглядом, была тонкая цепочка лыжников, спешно бегущих от леса к выпасам. А уже на грани яви монгол успел расслышать яростный боевой клич елецких ратников:
— Се-е-е-ве-е-е-р-р-р-р!!!
…- Се-е-е-ве-е-е-р-р-р-р!!!
Резким ударом развернутой вниз сабли сбиваю древко нацеленного в грудь копья — и тут же обратным движением рублю наискось, обрушив острие на голову кипчака! В кисти от удара отдает острой болью — а враг, пронзительно вскрикнув и выронив копье, падает на снег, орошая его кровью из широкой раны! Соратник погибшего, схватившийся за составной лук, рухнул на спину с рассеченным молодецким ударом Ждана горлом, все еще крепко сжимая в пальцах обрубок древка и не отправленный в полет срезень… А я уже ныряю вниз, глубоко присев и пропустив над головой хищно свистнувший палаш подскочившего справа ворога! Встречным движением пластую его живот наточенным лезвием сабли, скользнувшей по вражьей плоти чуть ниже плетеного щита… А распрямившись, едва успеваю принять атаку очередную противника на поднятый перед собой клинок, подставив под удар его плоскость! Шаг вправо вперед, разворот корпуса, разгоняющий контратаку — и наточенная русская сталь рассекает кольчужную бармицу вместе с шеей татарина, отвратительно скрежетнув по позвонкам…
— Егор, справа!
Резкий окрик бродника заставляет меня развернуться к новой опасности — бешено скачущему ко мне монголу, нацелившему стальной наконечник чжиды в мою грудь! На бесконечно долгое мгновение я буквально цепенею от сковавшего тело страха перед стремительно летящим на меня животным, высоко выкидывающим перед собой копыта… И сверкнувшей на солнце отточенной сталью!
Но прежде, чем монгол поразил бы меня копьем, в шею его жеребца впивается срезень! Оглушительно заржав, скакун на бегу рухнул набок, придавив собой отчаянно вскрикнувшего наездника — я ошарашено оглянулся назад, ища взглядом своего спасителя. И словно приветствуя меня, с победной улыбкой склонил голову замерший шагах в двадцати справа Завид, по-прежнему сжимающий составной лук в руках.