Злодеи-чародеи
Шрифт:
– Ни в коем случае! – как отрезала Марго. – Безусловно, драгоценностями себя обвешивают богатые купчихи и ходят средь бела дня в них, выставляясь. Но ты-то из деревни, сроду не нашивала украшений, а теперь вот наверстываешь. И вот…
Марго достала из сумочки пачку денег крупными купюрами, протянула ее Анфисе, та подалась назад, испугавшись:
– Зачем?!
– Завтра в кондитерской ты заплатишь за себя и за нее, не забудь и на чай оставить. А коли вы не пойдете в кондитерскую, найди повод достать кошелек, чтобы она увидела, сколько у тебя с собою денег на мелкие расходы. Ты поняла меня?
Мгновенно убрав руки за спину, Анфиса, вытаращив от ужаса глаза, состроила плаксивую
– Боюсь я, барыня… при себе иметь столько-то… Ни в жисть не возьму!
– Я приказываю взять! – повысила голос Марго. Та, опять же с перепугу, схватила пачку и прижала ее к груди. – Вот и умница. Сори деньгами, я тебе разрешаю. Затащи ее в магазин, купи… что тебе там понравится. И посоветуйся с ней. А теперь идем в гостиную…
– Барыня, голубушка, – вновь захныкала Анфиса, – разрешите мне не ходить! Я и так измаялась, а там господин венгр, ее сиятельство… Право, мне неловко.
– Глупая, у графини кого только не бывает. Сброд! И всех она за стол сажает, потому что она – либералка. Ты по сравнению с ними – герцогиня. – Но самочувствие Анфисы оставляло желать лучшего, и Марго сжалилась над ней: – Ну ладно, иди к себе и отдохни. Думаю, ты привыкнешь к новому положению.
Она ничуть не преувеличивала, говоря о любви Амалии Августовны ко всякого рода сброду, поэтому, попав, наконец, в будуар графини, невольно улыбнулась. Снова поэт, художник, полупьяный артист, споры – глупейшие причем. И, разумеется, дружные восхваления, славословия – для ее сиятельства графини Шембек. А как же им без лести? Люди низких сословий при помощи лести способны пролезть в узкие щели и добиться любых благ. Вдруг Марго услышала тихий голос Медьери у самого своего уха, а его дыхание она почувствовала на своей шее:
– Вам не нравятся эти люди?
– Не нравятся, – не отрицала она.
– И мне они не по нраву. Маргарита Аристарховна…
– Да? – повернулась она к нему лицом.
Ничего грешного в его лице, глазах, губах Марго не прочла и успокоилась, устыдившись своих недавних подозрений. Люди неординарные, продвинувшиеся в своих знаниях и умениях дальше остальных, всегда кажутся другим персонами загадочными и вводят людей в заблуждение своими манерами. Тот же Медьери, обладая этим пронизывающим, проникающим в глубину души взглядом, наверняка и не думал покушаться на ее честь, имя, репутацию, а ей показалось черт знает что, как и Викт'oру. Пока в голове Марго проносились эти мысли, Медьери, взяв ее за локоть и увлекая подальше от стенающих поэтов, говорил:
– Я собираюсь поехать к местной знахарке, поистине настоящей чародейке, зовут ее Феоной. Собственно, ради нее я и приехал сюда, а недавно мне стало известно, как ее найти.
Муж часто пенял Марго, что она не умеет скрывать своих эмоций, что на ее лице написаны все ее мысли, а ведь непроницаемость – это первая заповедь светской дамы, которой она обязана неукоснительно следовать. В общем, по его мнению, надо быть куклой, парадным портретом и в жизни тоже, а не только на холсте. И на этот раз Марго не смогла скрыть удивления:
– Что я слышу? От кого? От месье Медьери, поразившего нас магнетическим сеансом? От человека, знающего толк в медицине, переплывшего океаны и, оказывается, проехавшего сотни миль ради… какой-то Феоны! Неужто слава о нашей знахарке дошла и до Венгрии? Признаюсь, я впервые слышу о ней от вас, здесь такой никто не знает.
– Немудрено, Маргарита Аристарховна. То, что находится рядом, зачастую никто не замечает, а если быть точнее – не хочет замечать и признавать. По своей природе человек – дикарь, варвар, все непонятное он будет отвергать и опровергать, ибо думает он примерно так: коли мне этого не дано, то и никто другой не должен того уметь. А Феона… Ежели кто и знает о средстве, способном вызвать мнимую смерть, то только она. Не желаете ли поехать со мной? Это не столь уж далеко, всего семь верст от города.
– Непременно, – загорелась Марго.
– Предстоит ехать лесом, думаю, разумнее нам будет отправиться верхом.
– Когда поедем?
– Да хоть завтра.
– Решено, завтра. – Взглянув в сторону, Марго тихонько рассмеялась: – Поглядите, месье: поэт усыпил гостей Амалии Августовны, видимо, он так гениален, что его никто не понял. Ах да, кругом же одни дикари и варвары!
Глубокой ночью четыре человека вскарабкались по ржавым прутьям ограды, один, правда, немного замешкался, и пришлось остальным оказать ему помощь. Пискунова втащили наверх, затем скинули вниз, он шмякнулся о землю, к счастью, поросшую густой травой, тем не менее он прилично ушибся.
– Нельзя же так грубо, господа, – высказал свою обиду сыщик. Остальные присматривались к черному особняку. – Право слово, я чуть не убился из-за вас…
– Помолчите, господин Пискунов, – очень тихо, но агрессивно прорычал Кирсанов.
И это было обидно. Какой-то молокосос, сам-то без году неделя как в следственном деле, а команды раздает! Нет, с какой стати он взял на себя ответственность за операцию? Пискунов решительно шагнул к Кирсанову, неслышно совещавшемуся с татарином, но тот вдруг обернулся к нему и сказал:
– Стойте здесь, господин Пискунов. – Тот согласно кивнул, преданно улыбаясь, хотя вряд ли Кирсанов увидел его улыбку в темноте. – Да не маячьте посередине двора, к деревьям идите, укройтесь за ними. Коль заметите, что кто-то входит во двор, дайте нам знать.
– Извиняюсь, как же я дам знать? Вы же в доме будете.
– Да это я на всякий случай. Полагаю, этой ночью уже никто сюда не придет, но вы, господин Пискунов, будьте настороже.
Теперь уже втроем они бесшумно метнулись к дому и скрылись за углом, оставив Пискунова в одиночестве. И вот какая штука: когда он в прошлый раз был на пустынной улице, но за оградой, он ничего не боялся. Правда-правда! Тогда Пискунов чувствовал, что он – при исполнении, его дух поддерживало осознание своей ответственности, а тут – защемило нерв, нехорошо так защемило, а вместе с нервом прищемило и дух. Даже когда он лично залез во двор и обошел этот дом, не было у него так погано на душе. А все оттого, что задач своих сегодня он не знал, не поставили его в известность о том, зачем они идут в дом. Кстати, и с собой его не взяли, пренебрегли-с! Татарскую рожу, на которую и смотреть-то страшно, взяли, а его, Пискунова, сыщика со стажем, нет! И что тут на ум приходит? Дело они затеяли противозаконное, затеял-то Виссарион Фомич Зыбин, но отвечать-то не он будет.
А тут еще кругом – стволы темные, не увидишь, кто за ними притаился, не угадаешь их помыслов. И мрак полнейший: дом чернел в глубине двора некой фатальной тенью, кроны шептали что-то на разные лады, и мерещилось разное…
Савлык выудил из вещевого мешка портянки и велел обмотать ими ступни Кирсанову и второму сыщику. Веревками он тоже запасся, так что обмотки прикрепили надежно. После чего он исследовал замок черного хода, ощупал его пальцами, наконец, распахнул жилет, а там у него… Кармашки маленькие рядами пришиты, в каждом – стержни какие-то заковыристые, один из них и вынул Савлык. Недолго он возился и замок открыл. Все трое бесстрашно вошли в полнейшую темноту и абсолютную тишину, и второй сыщик осторожно прикрыл дверь. Савлык придержал юношей рукой, шепнув: