Злодей и Паинька
Шрифт:
Оставалось лишь лежать и ждать врача. Больше никому звонить не хотелось. Бабулю волновать? Ни за что! Лучше я сразу насчет новой витрины позвоню, закажу, чтобы сделали как можно скорее. Из-за проклятой драки я теперь до самого Нового Года на гречке сидеть буду! Потому что помимо уже имеющихся долгов появится еще один…
Кое-как поднимаюсь с постели, нестерпимо нужно в уборную. В палате умывальник, над ним зеркало – заглядываю в него и ужасаюсь. В таком виде мне не покинуть больницу без посторонней помощи! На меня же каждый встречный будет пялиться! Голова забинтовала, волосы местами слиплись, похоже от крови, местами торчат в стороны… Голубое платье порвано и покрыто бурыми пятнами… Доковыляв до кровати беру в руки
Подруга обещает быть через двадцать минут, за это время приходит врач и сообщает, что у меня все замечательно, даже сотрясения нет. И что меня выписывают.
Приятная новость, обещаю освободить палату через полчаса, и врач уходит. А я жалею, что про бандита не спросила. И я не имею в виду состояние его здоровья! Я все еще глубоко возмущена, зла и взбешена тем, что мне довелось пережить по его милости. И никак не возьму в толк, почему его в больницу повезли? Почему не в полицейский участок?
В палату влетает Наташка и я забываю обо всем.
– Боже мой! Что с тобой случилось? – вопит она с порога, взволнованная донельзя. – Бабуля знает?
– Нет! Ни к чему ее волновать! Мне уже можно идти, врач сказал я в норме… Можешь сходить за выпиской? Хотя вряд ли она мне понадобится…
– Так, ну ка ляг и лежи, - строго приказывает Нат. – Ты себя видимо в зеркало не видела. Вся в кровище, скула опухла. Я этих мясников знаю, лишь бы выписать! Ща выбью тебе нормальное обследование, с ними надо никак не по-хорошему разговаривать…
– Не надо, мне на работу… Мне витрину разбили, - жалуюсь слабым голосом.
– Боже мой! Тебя ограбили? В нашем городе? Какой ужас! – Причитает подруга. – Уму не постижимо… кошмар, до чего кризис людей довел. Что у тебя можно там взять-то… кроме мазни разнокалиберной.
– Ну знаешь, там есть неплохие вещи, - бормочу обиженно.
– Дорогая, я ни в коем случае не хотела тебя обидеть, - идет на попятный Наташка. – Ты ж знаешь, для меня все мазня. Но согласись, странно…
– Потому что ты меня не слушаешь! – перебиваю подругу. – Это не ограбление, была драка, и я в общем немного сама виновата… в том, что пострадала… а вот витрина…
Тут меня начинают душить слезы, потому что снова вспоминаю сколько стоит замена, и насколько вообще вероятна возможность что тебе в витрину бросят человека? Мизерна! И почему я такая невезучая?
С Наташкой спорить бесполезно, она ушла, а я послушно прилегла снова, на казенное белье…
Почему-то мне приснилась мама… О ней я еще не рассказала, вообще – редко вспоминаю родителей. Оба настолько экспрессивные личности, что зачастую, особенно в подростковом возрасте, мне хотелось держаться от них подальше…
Познакомились родители в танцевальном коллективе «Березка». Я же говорила, что в моей семье все обладают склонностью к искусству. Так вот, мама танцевала. Мечтала о балете и «Мариинке», но потянула лишь «Березку». Впрочем, ансамбль был хороший, мама объездила с ним всю страну… Папа пришел туда спустя два года, был баянистом. Начался бурный роман, потом свадьба, потом родилась Одетта, моя старшая сестра… Каким-то чудом, когда родилась я, бабушке, самому разумному существу в нашем семействе, удалось убедить маму, что не стоит называть меня Одиллия… При том, что мама решила с самого начала оставить себе свою девичью фамилию – Лебедева, а перед моим рождением поссорилась с отцом и подала на развод, заявив, что даст мне свою фамилию… Согласитесь, Одиллия Лебедева – это слишком экстравагантно. Поэтому я безмерно благодарна бабуле, чуть переделав мамину мечту, меня назвали Эмилией, или, как чаще всего называли меня сокращенно – Эми. Эмилия Лебедева – другое дело.
Мама и папа потом еще не раз сходились и расходились, а потом папа скончался, выпив какое-то некачественное пойло с друзьями по филармонии… Мама была безутешна, потом запила, потом закодировалась и ударилась в религию, познакомилась с каким-то проповедником из Америки и уехала туда. Мы вот уже лет семь, только открытки да посылки от нее получаем. Чему всегда очень радуемся – ведь это означает что с мамой все хорошо. В остальном посылки странные – то одежда огромных размеров, парашют можно сшить, иногда это сувениры, иногда даже интересные. Подозреваю что мама бродит там по барахолкам да секонд-хендам, которые как я слышала в Америке очень неплохи… Пара подсвечников, присланных на рождество, отлично вписалась в интерьер моей галереи….
Сестра тоже не сидит на месте, вся в маму. Все время с кем-то встречается, путешествует, причем любит экстремальный отдых. Тоже шлет открытки. Сестра старше меня всего на год, а ведет себя так, будто на десять лет. Любит ворчать и давать советы, а вот в свою сторону критики не приемлет. Одетта выше меня на голову, когда особенно достает, начинаю дразнить ее в ответ, точнее, это было в детстве, сейчас то мы повзрослели, стали мудрыми и самодостаточными… А раньше я дразнила ее за сорок второй размер ноги… что всегда очень расстраивало сестренку. Женщина такой комплекции с именем Одетта – насмешка природы. Зато сестра рисует исключительно талантливо. Но делает это изредка и нехотя. Например, оставшись как-то в Амстердаме без копейки денег - ее ограбили, за пару дней набрала на билет, рисуя прохожих на улице.
А вот из меня художника мало-мальски талантливого не вышло, но я не унывала. Что с того, меня все равно тянет к искусству со страшной силой. Когда зачитали завещание деда, и я узнала, что галерея досталась мне... Вопли радости еще долго слышал весь квартал. А я сожалела лишь об одном - что при жизни так и не смогла найти общий язык с дедулей. Вот был бы он сейчас здесь, как бы я его расцеловала!
Глава 2
Несмотря на то, что все мое семейство настолько необычно, мы все такие разные – все очень любим друг друга, скучаем… Особенно сейчас… провалилась в сон буквально на несколько минут, и вот, проснувшись, чувствую опустошение и одиночество. Хочется, чтобы мама была рядом, обняла, по голове погладила, сказала, что все будет хорошо… Мне ужасно одиноко в больничной палате, сколько еще будет пропадать Наташка? С трудом отключаюсь от воспоминаний о семье на сегодняшние реалии. Надеюсь, с подругой все в порядке, а то ведь бешеный бандит, с легкостью способный расправиться с толпой людей… бродит неподалеку.
И тут лицо бандита встает передо мной как живое. Моргаю, пытаясь убрать эту картинку, но не выходит. А потом понимаю, что он стоит в моей палате… в реальности!
– Как вы себя чувствуете? – спрашивает детина. Прислушиваюсь к своим ощущениям. Чем больше смотрю на него, тем явственнее из прочих чувств выделяется… злость.
Кошу глазом на дверь, потом на тумбочку – оцениваю свои перспективы к отступлению. Бородач занимает весь дверной проем, так что путь к бегству перекрыт. В качестве оружия можно использовать лишь мой «ридикюль» (тоже бабушкино словечко) – моя сумка, которую прихватила по дороге ко мне, Наташка. Я как раз на днях забыла ее у подруги, вот Нат и привезла ее. Я туда даже не заглянула, но помню, там должны лежать кисти и краски… Не так много, наверное, не слишком солидный вес, если придется шандарахнуть бандита ридикюлем… Для этого до сумочки надо еще добраться… И жаль, если честно, тратить ручную работу на этого детину! Я сама сделала сумочку. Холст, вышивка, немного парчи… Получилась оригинальная работа.