Злые дети
Шрифт:
– Согласен с вами, молодой человек, – кивнул Менделей. – Но, как я уже говорил, откуда, куда, кто и зачем – эти вопросы вне моей компетенции. Меня интересует только «что». Добавлю перчику вам в суп – это не просто амитал натрия. Тот держится в крови достаточно долгое время и легко обнаруживается. Кроме того, он вводится внутривенно и для проявления эффекта требуется довольно большое время. Здесь же следы были в микроскопическом количестве, а сейчас их и вовсе нет. Если бы не ваш обещанный портвейн, мы бы его не обнаружили. Это некое неизвестное мне средство с мощным действием и быстрым распадом. При этом оно выводится из организма не с мочой или дыханием, как остальные препараты, а просто распадается в организме. Ведь жертва-то, если вы не забыли, уже мертва.
– Вы сказали – внутривенно. То есть остался след от укола?
– В том-то и дело, – усмехнулся Менделей. – Препарат введен не внутривенно, а непосредственно в позвоночник. Вот сюда.
Менделей потянул тело за плечо, поворачивая его на бок. Виктор шагнул к столу. И увидел, как палец эксперта указывает на крохотную точку на затылке, на самой границе роста волос.
Ему пришлось собрать все силы, чтобы не выдать эмоций, полыхнувших в его мозгу. Знакомая тонкая раскаленная нить пронзила его собственный шрамик на том же самом месте.
– А это что? – ровным голосом спросил Макаров, указывая на тонкий шрам рядом со злополучной красной точкой укола.
– То же самое, что и это, – Менделей отвел волосы Эльвиры и продемонстрировал такой же шрамик за ухом. – Пластика.
– Не рановато ей делать пластические операции? – удивился Виктор.
– Женские сердца неподвластны мужскому разумению, – пожал плечами Менделей. – Я отработал свой портвейн?
– Завтра он будет у вас, – поклялся Виктор. – Если бы у меня было две бутылки, я бы отдал вам обе.
Виктор уже двинулся к выходу, но остановился.
– Менделей Джалилович! Вы же не должны были выдать результаты так быстро?
– Нет.
– Ну так и не выдавайте. Особенно, если об этом начнут спрашивать зеленые человечки.
– Я не так уж много пью.
– Я про других, с Фрунзенской набережной. Эта девушка работала переводчицей в Министерстве обороны.
– Так, – задумчиво пробормотал Менделей. – Пожалуй, если учесть новейшие средства, которые к ней применялись, эта информация была для меня лишней. Я до сих пор прекрасно жил без нее. Хорошо. Аркашу, моего помощника, я тоже предупрежу. Он мне ассистировал.
10.
«Подражатели» или «имитаторы» в историях с серийными убийствами никогда не являлись чем-то необычным. Скорее, наоборот. Кто-то вдохновлялся подвигами маньяков и шел по их следам. Кто-то таким образом реализовывал свои собственные порочные наклонности, маскируя их под дела известного убийцы. Имелись даже случаи, когда таким образом путали следы наемные киллеры.
Именно поэтому «охотники за маньяками» хранили в глубоком секрете подробности расследования, выдавая прессе очень дозированную информацию. Это позволяло легко отличать действия имитаторов от деяний «оригинала».
По всей видимости, убийство переводчицы Минобороны являлось именно имитацией. Сделать такой вывод на основании трех факторов – мелких ошибок в исполнении, месте работы погибшей и применении секретного препарата – мог бы даже новичок. А Виктор новичком не был. Но в деле имелись странности. По большому счету, ошибок было всего две – минимальное отличие в орудии убийства и посмертная ампутация мизинца. Но они слишком незначительны, чтобы сделать вывод об имитации. Если бы не следы сыворотки правды, их было бы недостаточно для каких-то серьезных подозрений. То, что Виктор получил такие серьезные аргументы – чистое везение.
Макарову было тревожно. Кажется, он со своим расследованием мог влезть на очень опасную территорию, где убийцы имеют исчерпывающую информацию о работе следствия и доступ к новейшим препаратам, неизвестным даже такому монстру экспертизы, каким был Мендель Джалилович Карпов.
Он не боялся. Но территория эта была неизведанной и таила в себе много подводных рифов. Стоит ли вообще на эту территорию лезть? Ведь, по большому счету, делу Скрипача, которое вел Виктор, это нисколько бы не помогло. Зачем ввязываться в шпионские разборки, да еще не имея никакой информации о том, на чьей стороне ты окажешься, кому поможешь или, наоборот, навредишь? Тут требовался совет человека, который ориентируется в этих темных водах.
Таким человеком являлся его друг, наставник и опекун – Семен Андреевич Даурский.
Виктор не помнил, при каких обстоятельствах он с ним познакомился. Вернее – как Даурский вошел в его жизнь. Такое ощущение, что он был в ней всегда.
Впрочем, о своей жизни до юношеских лет Виктор вообще почти не помнил. Он жил и учился в интернате. Не в таком, куда сплавляют трудных детей или сирот. Нет. Их интернат располагался на обширной территории с вековым лесом и чистым озером в ближнем Подмосковье. Программа была сложнейшей, и обучали детей разного возраста специалисты высочайшего класса. И все, что они вкладывали в головы воспитанников, там и осталось. Виктор знал несколько языков, включая пару экзотических, обладал приличными знаниями в экономике, физике, химии, что очень помогало в работе. Мог наизусть цитировать Бодлера или Ницше, не путал Гегеля с Гоголем, а Бабеля с Бебелем. Кроме того, он умел водить автомобиль в экстремальных режимах, стрелять с двух рук в движении и, в принципе, понимал, как пилотировать вертолет, хотя ни разу не пробовал.
Одна беда – он не помнил ни лиц, ни имен. Ни-че-го. Годы, проведенные в интернате, остались в нем запахами, звуками, ощущениями. И только.
Было еще одно воспоминание. Не проходящее чувство обиды. Раз в три месяца все разъезжались к родителям. И раз в месяц родители приезжали на два дня к воспитанникам. К Виктору не приезжал никто.
И только когда ему исполнилось шестнадцать, и воспитанников интерната на торжественном построении поздравили с окончанием обучения и распределением по подготовительным отделениям солидных вузов, появился Даурский. Но это не было днем знакомства. Виктор был уверен, что они встречались раньше. Только непонятно где и когда.
После построения Даурский подошел к нему, положил руку на плечо и сказал:
– Здравствуй, Витя Макаров. Я друг твоего отца.
Следующее, что помнил Виктор – он сидит на заправленной койке в дешевом гостиничном номере и плачет, сжимая в руках старую фотографию. Черно-белую фотку из какого-то ателье. А на снимке молодой мужчина с ироничным взглядом темных глаз и крепким подбородком обнимает ясноглазую девушку, со смешным начесом на голове, как было модно в восьмидесятых. А на руках у нее – темноглазый мальчишка лет трех, удивительно похожий на отца.