Змеи и виртуозы

LAV. Темный роман

Sav R. Miller

Vipers and Virtuosos (Monsters & Muses Book 2)

Русификация обложки Юлии Данилиной

Copyright

В оформлении макета использованы материалы по лицензии © shutterstock.com

Кровь. Повсюду кровь.

Она прилипает к моим ладоням.

Обжигает глаза, стекая на лоб.

Запах смерти ударяет в нос, пропитывает воздух, будто ядовитый дым, и я могу думать только о том, как разозлится мама, когда вернется домой.

Пытаюсь пошевелиться, и перед глазами все плывет: причина в крови и внезапной острой боли, пронзившей позвоночник, по крайней мере, мне так кажется. Какой ни была бы причина, пошевелиться я не могу, мне не хватает воздуха.

Что, если он вернется?

Воздух вырывается из легких при каждом выдохе и выталкивает забившую горло густую слизь.

Я ощущаю пульсацию внутри, эхом разносящуюся по телу: толчки в ребрах, в плечах, в ногах.

Мне удается поднять руку и провести по животу. Указательный палец цепляется за края ткани, что кажется странным.

На мне платье.

После холодной ранней весны наконец стало тепло, и потому я в одном платье. Но почему посредине на нем разрез?

Надавливаю кончиками пальцев, и количество выделяемой влаги увеличивается. Мне больно, но я продолжаю, надеясь получить возможность выяснить, что произошло, и все изменить.

Волны боли не оставляют тело в покое, но по непонятной причине я ощущаю ее больше всего в животе. Похоже на цунами, еще не достигшее берега, я дрожу от глухих ударов по всему телу.

Лежу, истекая кровью, на белом ковре моей матери.

Боже, она будет вне себя от злости.

Собрав последние силы, привожу тело в движение. Я должна уйти отсюда, пока не стало хуже, хотя сейчас трудно представить, что такое возможно.

Стоит пошевелиться, и осколки стекла впиваются в спину, я пытаюсь найти на полу то, что мне поможет.

Шаги, нарочито тяжелые, отдаются в голове. Страх ледяными каплями струится по позвоночнику, будто из подтекающего крана, – тело распознает опасность до того, как это успевает сделать мозг. По затылку бегут мурашки, и я падаю обратно так тихо, как только способен человек, и замираю, надеясь, что этого достаточно. Возможно, они решат, что я мертва, и оставят меня в покое.

Впрочем, больше уверенности мне бы не помешало.

Мужчины, с которыми встречается моя мать, получают удовольствие от резни.

Затуманенное зрение все же позволяет разглядеть склонившуюся надо мной темную фигуру, в руке я замечаю зажатый осколок. Желтые глаза со взглядом маньяка обращены ко мне, на лице появляется зловещая улыбка.

Ремень и штаны его расстегнуты, бордовые следы пальцев и ладоней покрывают шею, лицо и белоснежную некогда рубашку.

Все внутри меня противится, пытается избавиться от неприятного образа, отвращение поднимается из груди, как рвотный позыв, но тело не реагирует.

Я не могу пошевелиться, остается лишь смотреть. Смотреть, как он склоняется и проводит куском стекла по моему лицу. Я чувствую, как он ведет им от уголка губы прямо к точке под глазом. В какое-то мгновение я мысленно выкрикиваю молитву.

Я молюсь, чтобы он не выколол мне глаза, чтобы последнее, увиденное перед вечной кромешной темнотой, не было его лицом.

И потом я молюсь, чтобы он убил меня поскорее.

Самое странное, что я молюсь еще и о том, чтобы мама не очень злилась, когда вернется домой. Зрение и мозг мой постепенно затуманиваются, я проваливаюсь в темноту. Последняя моя мысль о том, что очень много крови.

Она везде.

Мама говорила, что все самое прекрасное в жизни человек получает через боль.

Потом она ткнула сигаретой о мой живот, будто желая напомнить, что вся красота моя еще в стадии наработки.

Когда она умерла, я знала об ожиданиях людей, чтобы я оплакивала ее. Так должно быть, когда дети теряют родителей.

Но большинство родителей не пытаются продать ребенка своему парню – криминальному авторитету, который в основном занимается продажей людей в сексуальное рабство.

Единственное, о чем я горевала тогда, что не зажгла спичку.

Мой брат Бойд утверждал, что все хорошо; говорил, что убийство изменит меня. Сделает душу темной и надломленной.

О травме скажу, что и меня, скорее, будут преследовать последние крики моей матери чаще, чем собственные, вызванные болью, которая, возможно, переносилась бы легче, стань и я свидетелем ее страданий.

Я сглатываю знакомые чувства, ощущая спазм в горле, шрам на щеке у рта пульсирует – единственное оставшееся ощутимое напоминание о произошедшем, дающее возможность помнить, но не восстановить перед глазами картину. Брат, как я полагаю, вовсе не лишится от этого сна. На самом деле Бойд выглядит свежее и более отдохнувшим, чем когда-либо, я понимаю это, глядя, как он изучает себя в зеркале ванной комнаты отеля, поправляет запонки и отутюженный темно-серый костюм.

– Райли, – ворчит он, не поворачиваясь, – прекрати так на меня пялиться.

Я опускаю ноги и сползаю с огромной кровати.

– Как пялиться?

Бойд заскрипел челюстью, наверняка пульсирует вена на шее, но под татуировкой этого не видно. Татуировки покрывают все его тело, на нем множество изображений, которые останутся с ним навсегда.

В таком виде, с зачесанными назад темно-русыми волосами и глубокими складками у губ, он больше похож на мафиози, чем на одного из компании своих друзей, ставших настоящими мужчинами.