Змеиная кожа
Шрифт:
— Я думал, все кончено. Скенит погасил фонарик, и они оказались в темноте.
— Кончено… — соглашаясь, повторил Малдер. — Вы поэтому не разрешили вскрывать тело Джо Змеиной Кожи? Вы надеялись, что после кремации все закончится? Что мы могли обнаружить?
— Я не могу сказать, — спокойно ответил шериф. — Но могу привести вас к человеку, который знает.
Клиника Гроув
Браудинг, штат Монтана
Четверг
Поздний вечер
Лайл,
— Мне стыдно говорить… — Паркер сидел, не глядя на Дану, которая стояла напротив. — После того, что произошло на похоронах, я нахлестался «бурбона». Что было потом — не помню. Вообще ничего. Хотя, наверное, я пошел на ранчо. Каждый раз, когда я надираюсь, я иду к отцу на ранчо, — Лайл облокотился на колени, взгляд его затуманился. — К диким животным. Точнее, к клеткам, где мы их держим. Брожу, поглядываю на зверей. Мне становится спокойней, все в голове укладывается по своим местам. Но это неважно… Моя мама начала собирать этих животных. Наверно, когда я прихожу туда, то вспоминаю и о ней тоже.
Скалли присела рядом на кровать, прекрасно понимая, что доверительная беседа — это лучший способ допроса. Лайл сидел, задумавшись о чем-то своем. Потом непонимающе пожал плечами:
— Как можно так нагрузиться? Убежать в лес, голышом… Вы, наверное, решили, что я спятил. Или представил себя диким зверем, — Лайл еще раз пожал плечами.
— Скажите, когда вы вернулись домой, вы говорили с отцом? — тихо спросила Скалли.
— Нет… Он очень злился за то, что я пошел на похороны. Я помню. Он сидел на крыльце, качался в кресле… Но я не помню разговора… Почему?.. Мы что, не разговаривали?
— Ваш отец умер… — так же тихо произнесла Скалли. — Мне очень жаль…
Паркер сидел, недоуменно моргая, затем ткнулся лицом в ладони.
— Кажется, его загрызло животное, но… Я подозреваю, что это убийство. Лайл, я недавно потеряла отца и знаю, как обессиливает…
— Вы думаете, — Лайл поднял взгляд, — это моя вина? Я пошел на похороны, разозлил их, и они убили моего отца?
— Не знаю, — ответила Скалли.
— Но если я — причина… Если я виноват… Я не могу даже… Как… — он смотрел на Дану, словно она могла дать ему ответ. — Со смертью я справлюсь, — Лайл вдруг заговорил быстро, словно пытаясь оправдаться. — Когда живешь на ранчо — оказываешься настолько близко к природе, что смерть ощущаешь как уход, растворение в окружающем тебя мире. Смерть — это не страшно. Но предательство, убийство! — Паркер посмотрел на свои руки, поднес их вплотную к лицу, всматриваясь в рисунок. — Мне кажется, что я своими руками…
Лайл виновато посмотрел на Скалли и заплакал.
Вигвам шамана стоял на самом краю поселка. Большинство индейцев уже давно переселились в нормальные, двух— и трехэтажные дома, но шаман оставался верен традициям. Скенит указал на вход, завешенный шкурой лося:
— Нам туда. Старого шамана зовут Иш. Он единственный, кто сможет рассказать вам то, что вы хотите узнать.
Малдер постоял в нерешительности, окинул взглядам свой костюм, наконец решился и откинул полог.
Шаман
— Иш, это Фокс Малдер, он хочет говорить с тобой. Он представитель закона, но сейчас он пришел как тот, кому небезразлична жизнь индейцев. Он хочет узнать, зачем Маниту снова появился в нашем городе.
Фокс огляделся. На закопченных деревянных опорах висели сушеные травы. Он с трудом узнал зверобой и мяту, пыльный веник которых висел прямо над костром. Сердоликовый амулет — фигурка свернувшегося полоза — покачивался в неровном свете пламени. Малдер кивнул шаману, тот указал ему и шерифу на большую кипу шкур, сваленных вдоль стены.
— Не знаю, зачем Маниту снова пришел в наш город. — Иш покачал головой. Затянулся и медленно выпустил струю дыма. Табачный дым смешался с дымом костра и вытек в дырку в крыше. — Я могу рассказать вам все, что знаю. Что-то я видел своими глазами, что-то рассказали люди, о чем-то пришлось догадываться. Но начинается мой рассказ — как предание, переданное старой скво маленькому внуку, еще не умеющему говорить, но уже любящему слушать.
Шаман подтянул ноги, уселся поудобнее и заговорил нараспев. Голос оказался неожиданно сильным и красивым. Малдер вдруг заметил, что его завораживает звучание и он почти не вслушивается в смысл фраз.
— Давным-давно, когда солнце светило ярче и добрый дух Вакантанка еще не покинул людей, родился на свет Лунный Волк. Он был могуч, и, как у любого могучего повелителя, у него были слуги. Эти слуги назывались Маниту.
Фокс стряхнул с себя оцепенение, посмотрел шаману в лицо. Старый индеец сидел неподвижно, морщинистое лицо было подернуто пеленой воспоминаний.
— Однажды я встретил Маниту, — продолжал Иш. — Я был совсем молод…
— В сорок шестом? Дело Уоркетса? — спросил Фокс.
Шаман поднес к губам трубку, посмотрел на Малдера.
— Ты не такой, как все, — медленно произнес он. — Ты открыт индейцам. У тебя даже имя наше. Лис. Тебя надо было назвать Бегущий Лис. Или Хитрый Лис.
— Главное — чтобы не Лис-Призрак, — в тон ответил Малдер, — остальное меня не волнует. Расскажите, что вы видели?
— Уоркетс гулял один по лесу, — заговорил шаман. — И на него напал зверь. Ричард убил его, шрамы зажили. Все оказалось забыто. Но затем начались смерти. Индейцы кроу поняли, что в Уоркетса вселился дух Маниту. Злой демон, способный превратить человека в зверя. Кровь духа и человека смешалась, и несчастный сам стал Маниту.
— Значит, зажившие шрамы на теле Джо… — шепотом произнес Скенит.
— Маниту нападает на человека ночью. И не в полнолуние. Никто не знает почему, но слуги Лунного Волка боятся луны. Демон послушен двум желаниям. И если первое привычно и понятно, то второе вселяет ужас. Маниту — как маленький ребенок, впервые увидевший мир. Ему интересно все, что можно разорвать и посмотреть, что сокрыто внутри. А второе — Маниту голоден. Он все время хочет набить свой желудок, заставить молчать демона, грызущего его чрево. Страшен человек, попавший под власть демона. И нет спасенья, кроме смерти, и в смерти спасения тоже нет, только тьма.