Змея и Крылья Ночи
Шрифт:
Но она также любила его за это. Потому что он был прав. Он ковал ее. Если бы она послушала его раньше, ничего бы этого не случилось.
Она еще не была достаточно холодной, еще не была достаточно сильной. Но теперь она могла отточить себя немного острее, даже если это означало броситься на неумолимую сталь отцовского приказа.
Она сглотнула.
И подняла кинжал.
На парне была тонкая хлопчатобумажная
— Нужно сильно надавить, чтобы пробить грудную кость, — сказал король. — Сильнее, чем ты думаешь.
— Подожди…, - поперхнулся парень.
Девушка нанесла удар.
Король был прав. Ей пришлось надавить сильнее, чем она думала. Она чувствовала каждый слой плоти, ей пришлось бороться с лезвием, чтобы провести его насквозь. Кровь вырвалась из кожи парня, словно ждала этого момента.
Желчь поднялась в ее горле, когда ее возлюбленный закричал. Он дернулся, но король крепко сжал его плечи.
Девушка начала поворачивать голову, но ее отец зашипел:
— Нет. Не отворачивайся, маленькая змейка. Смотри в его глаза.
Она заставила себя повиноваться. Она заставила себя смотреть на парня, которого любила, прямо в его глаза, пока из них не вытекли последние остатки жизни.
Она крепко держалась за рукоять еще долго после того, как его голова опустилась. Наконец, король отступил назад, позволяя телу упасть на пол. Парень был обращен совсем недавно. Его кровь была скорее красной, чем черной. Багровый цвет расцвел на мраморе, словно лепестки розы, распустившиеся из бутона.
— Хорошо, — сказал король.
Он зашагал прочь. Он не предложил своей дочери ни утешения, ни нежности. Да и зачем? Мир тоже не предложил бы ей ничего. Она должна это усвоить.
И девушка долго стояла там, в одиночестве.
Странно, что девушкам так часто говорят, что потеря девственности знаменует порог между девичеством и женственностью, как будто это в корне меняет их. Не секс изменил девушку навсегда. Не кровь, пролившаяся между ее бедер, сформировала ее.
А эта кровь, пролившаяся на мраморный пол…
Это те пятна невинности, которые никогда не исчезают.
Глава
42
Я настояла на том, чтобы вернуться в апартаменты пешком, хотя едва могла двигаться. Мы были уже далеко в коридоре, когда Анжелика, четвертая и последняя участница, споткнулась о дверь в Лунный дворец. Должно быть, она
Этот звук был зеркальным отражением чего-то внутри меня, и я не знала, как его назвать.
Я схватилась за живот. Кровь пузырилась под моими пальцами. Но я не чувствовала ее. Я чувствовала только шероховатый пепел Салины или то, что от него осталось.
Я думала о тысячах людей, сгоревших во власти Астериса.
Я думала об их легких, слабеющих в этом ядовитом дыму.
Я думала о маленьком мальчике и маленькой девочке, которых я помнила лишь отдаленно, о которых я только позволяла себе мечтать, что они все еще где-то живут, и их тела лежат глубоко, глубоко под костями войны, в которой они не хотели участвовать.
Райн закрыл за нами дверь. Я споткнулась и чуть не упала на колени, что, казалось, вернуло его в настоящее. Он обхватил меня руками. Я напряглась.
— Нам нужно тебя подлатать, — сказал он, прежде чем я успела запротестовать.
У меня не было сил сопротивляться. Он поднял меня на руки, отнес в спальню и уложил на кровать. Затем он подошел к нашим рюкзакам и порылся в них.
Я уставилась в потолок. Моргнула. Краем глаза я видела руины.
Их больше нет. Больше нет. Нет.
— У нас достаточно лекарств для таких случаев, — сказал Райн, в его голосе звучала благодарность за хорошие новости и за то, что он отвлекся. Он вернулся, сел рядом со мной на кровать и вылил зелье мне на живот. Я не вздрогнула, когда моя открытая рана шипела и пузырилась, плоть срасталась с плотью.
Я знала, что горе Райна такое же, как и мое. Все и даже больше. Я хотела положить руку на рану в его сердце, даже когда мое собственное грозило разорвать меня на части.
Когда он убрал стеклянную бутылку, я позволила своей руке опуститься на его руку. Теперь она казалась такой знакомой под моей, бугристые суставы, шрамы и грубые волосы на тыльной стороне его ладони.
Сначала он не двигался. Затем он медленно перевернул свою ладонь, сомкнул пальцы вокруг моих и провел большим пальцем по моей коже.
Это было так же интимно, как его губы на моей шее.
Я хотела сказать ему, что мне жаль. Прости за то, что мой отец сделал с обоими нашими народами.
— Это война, — прошептал Винсент мне на ухо. — Власть требует безжалостности. Чего ты ожидала от меня? В наших сердцах течет черная кровь.
И самое страшное, что я понимала это. Я понимала это и все равно ненавидела.
— Я практически отправил туда Мише, — сказал Райн. — Через две недели, и она могла быть там.
От этой мысли меня затошнило еще больше.
Я почувствовала, как сдвинулось покрывало, а его вторая рука сжалась в кулак.
— Твой отец, — шипел он, — гребаное чудовище.
На мгновение я согласилась. Но также быстро поднялась волна стыдливого отрицания.
Я должна была что-то упустить. Винсент не стал бы этого делать, если бы у него не было выбора. Только если ришанцы уже сделали что-то худшее или собирались сделать.