Змея и Крылья Ночи
Шрифт:
Он не мог умереть.
Он не мог.
Отдаленно, словно в другом мире, голос Министера эхом разнесся по арене.
— Двадцать первый Кеджари обрел своего победителя!
Восторженные возгласы кровожадного народа, взволнованного своим пропитанным кровью победителем, заполнили Колизей.
Я не двигалась.
Я заставила свои пальцы ослабить хватку на клинке. Они пробежались по безжизненному лицу Райна. Его кожа была еще теплой. Мой большой палец провел по складке в уголке его рта.
— Райн, — выдавила я, в душе ожидая, что он ответит мне.
Но
Он не двигался.
Я убила его.
Я убила его.
О, Матерь, что же я наделала.
Я обхватила его лицо обеими руками. Мое дыхание стало глубоким, болезненным. Мое зрение затуманилось.
Я не плакала, когда умерла Илана. Я не плакала с тех пор, как в последний раз ударила ножом своего возлюбленного. В ту ночь я поклялась себе и Винсенту, что больше никогда этого не сделаю.
Но я ошибалась. Я ошибалась в очень, очень многом. Мир только что потерял невероятную силу. И моего присутствия здесь было недостаточно, чтобы это исправить.
В этой игре победил бы только один из нас. И это не должна была быть я. Это не должна была быть я.
Ничего не существовало, кроме него и света, который я только что вырвала из этого мира.
Даже звуки толпы. Ни голоса Министера, доносящегося до трибун, когда он говорил:
— Встань, победитель. Встань, чтобы приветствовать свою богиню.
Нет, я ничего этого не слышала.
Я подняла взгляд только тогда, когда все затихло. Дрожь прошла по моей коже. Я подняла глаза к небу. Оно было чистым и ярким, звезды выделялись на фоне бархатной ночи. Мое зрение было настолько затуманено слезами, что они вспыхивали, как маленькие сверхновые звезды.
Или…
Я нахмурила брови.
Нет. Это были не мои слезы. Звезды и впрямь засияли ярче, словно напитанные новым светом. В небе над Колизеем закружились серебристые нити, похожие на рваные обрывки сплетения. Воздух стал очень, очень неподвижным, словно каждый ветерок был украден ради дыхания великого существа.
Более великого существа, чем сама Богиня Ночи, Крови и Тени. Наследница Короны Мертвых.
Матерь вампиров.
Волосы встали дыбом на моих руках.
— Поклонись, — прошептал Министер. — Поклонись нашей Матери Алчной Тьмы, Ниаксии.
Глава
50
Мне не нужно было кланяться. Я уже стояла на коленях и не могла заставить себя встать.
Я почувствовала ее прежде, чем увидела.
Я всегда была скептиком, когда дело касалось богов. Как бы ни нравилось всем в Обитрэйсе превозносить Ниаксию и ее непостижимую силу, я задумывалась, а не преувеличено ли все это, не миф ли это?
В этот момент эти сомнения исчезли.
Потому что весь проклятый мир склонился перед Ниаксией. Не только люди, но и воздух, небо, земля. Песок зашевелился под моими ладонями, словно пытаясь приблизиться к ней хоть немного. Ночь извивалась, словно желая оказаться в ее легких.
Каждая часть меня
И все же я не могла оторваться от Райна.
— Посмотри на меня, дитя мое.
Ее голос был миллионом оттенков миллиона звуков, наложенных друг на друга изысканными слоями. История, сила, скорбь в чистом виде.
Я заставила себя отпустить безжизненное лицо Райна, позволив ему упасть на песок.
Оцепенев, я поднялась. Повернулась.
Передо мной стояла Ниаксия.
Она не была личностью. Она была событием.
Мой разум опустел от мыслей, губы приоткрылись. Она парила прямо над землей, изящные босые ноги были направлены на песок. Ее волосы были длинными и черными, а вокруг нее, словно вечный бриз, плыли нити ночи. Во тьме сверкали звезды, нет, не просто звезды, а все оттенки бесконечного неба. Пятнистые полосы далеких миров. Пурпурные и голубые оттенки звезд. Она стояла почти на коленях, вокруг нее был занавес ночи. Ее кожа была льдисто-белой, а глаза — полуночно-черными. Ее обнаженное тело казалось окунутым в расплавленное серебро, тысячи оттенков платины играли в каждом изгибе ее формы. Тени ласкали ее изгибы танцующими фрагментами тьмы.
Ее губы были ярко-красными. Когда она улыбалась, капля крови стекала по ее изящному острому подбородку.
Мне захотелось прикоснуться к ее коже. Я жаждала слизать каплю крови с ее рта. Я уже давно поняла, что красота вампиров опасна, это ловушка с серебряными зубами. Их привлекательность была создана для того, чтобы заманивать добычу.
Притягательность Ниаксии затмевала всё, и это пугало меня.
Я понимала это, и все же в этот момент, когда на меня обрушилась вся сила ее присутствия, я бы умерла за нее. Я готова был убить ради нее. Я бы задрожала в экстазе, если бы она предложила мне агонию этими потрясающими кончиками пальцев, окрашенными кровью.
Я изо всех сил старалась успокоиться. Жестокость моего горя словно обнажила меня, в тот год оно пробило слишком широкую брешь в моей броне, чтобы ее можно было залатать.
Ниаксия ступила на песок, каждый шаг был бесшумным. Она наклонилась и взяла мое лицо в руки. Ее глаза, полностью черные, хранили слабеющий отблеск угасающего заката, открывая разные оттенки неба каждый раз, когда она поворачивала голову.
— Орайя.
Она произнесла мое имя так, как оно должно было быть произнесено.
Улыбка исказила ее губы. Она оглянулась через плечо.
— У нее твои глаза, — засмеялась она.
Винсент. Она смотрела на Винсента. Я оторвала взгляд от нее. Он прижимался к перилам, не моргая. Гордость и предвкушение боролись на его лице. Его глаза сияли.
— Моя дочь, Орайя из Дома Ночи, — сказала Ниаксия. — Ты сражалась упорно и хорошо. Скажи мне, моя победительница. Что я могу дать тебе в качестве дара?
Победительница.
Сражалась.
Эти слова разрушили временную дымку присутствия Ниаксии. Реальность того, где я стояла, что я сделала, чтобы оказаться здесь, обрушилась на меня.