Змея на груди
Шрифт:
Друг читал его мысли по лицу, как книгу.
– Я предлагаю заказать еще немного выпивки и обсудить весь план более детально, – предложил он, словно Ребров уже дал свое согласие, и махнул рукой официанту.
Кузьма глубоко вздохнул.
– Ладно, я тоже в деле. Ты был уверен, что я соглашусь. Так что же делаешь ты?
Лицо Вольта расплылось в довольной улыбке, и он с гордостью ответил:
– Моя роль самая важная. Я именно тот, кого нам предстоит похитить…
Глава вторая
Ум у большинства
Пульхерия Афанасьевна Дроздовская была девушкой, достигшей возраста элегантности, точнее говоря, было ей слегка за сорок. Меня упрекнут за не совсем корректное употребление слова «девушка», но, на мой взгляд, это слово наиболее подходит к описанию состояния души моей героини. Помните, в книге Корнея Ивановича Чуковского одна маленькая девочка говорит: «Моя бабушка работает девушкой на телефонной станции»? Это детское определение в некотором смысле можно было бы отнести и к Пульхерии, ведь ее единственный сын Степа уже сделал ее бабушкой, только она не работала на телефонной станции, а была обычным бухгалтером. Несмотря на свой солидный возраст и солидный вес, выглядела Дроздовская весьма несолидно – курносый нос, лукавые серые глаза, пухлые губы бантиком и непокорные рыжие вихры. Голос тоже не соответствовал возрасту, многие незнакомые люди, разговаривая с ней по телефону, принимали ее за девчонку.
Родители Пульхерии были настоящими фанатами Гоголя и считали, что более гениального писателя с тех пор на Руси не рождалось. Их любовь к творчеству Николая Васильевича сказалась на выборе столь экзотического имени для дочери.
Имя это, несмотря на его необычность, очень шло ей. К тому же оно давало большой простор для фантазии. Мама с папой называли ее Пуляшей, Пульсиком, Пуленькой, друзья – просто Пулей, недруги – Гранатой или Бомбой. Бывшие мужья тоже в долгу не остались: Пуляпочка, Пульшарик, Пульсенок, Пульсяндра, Пульхрения, Пульфигия, Пульманелла, Плюхария – вот лишь немногие вариации на эту тему, которые приходили им в голову, в зависимости от того, какие чувства к ней они в тот момент испытывали.
В тот тихий вечер Пульхерия Афанасьевна сидела на полу в своей гостиной и подводила итог прожитым пяти годам жизни, иными словами рассматривала фотографии и решала, которые из них должны оказаться в альбоме, а которые вернуться обратно в коробку из-под сапог. Фотографий накопилось так много, что коробка перестала закрываться, и Пульхерия давно хотела выбрать одно из двух: либо купить новый альбом, либо раздобыть новую коробку.
Фотографии в большом количестве присылал ей сын Степа, который пытался запечатлеть практически каждый шаг своего малыша, внука Пульхерии, Патрика. Многочисленные бывшие мужья и их жены тоже в избытке снабжали Пульхерию лучшими мгновениями из своей жизни.
Рассматривая многочисленные снимки, Пульхерия плыла по волнам своих воспоминаний под музыку ее любимого Моцарта.
В этот момент по законам жанра надо было бы подать читателю какой-нибудь мистический знак, вроде фразы: «Аннушка уже разлила свое масло», которую у Булгакова произносит загадочный Воланд, предвосхищая последующие ужасные события, но автор, упаси боже, даже в самых потаенных своих мыслях не сравнивает себя с Булгаковым, поэтому скромно повествует, что идиллию нарушил мелодичный, но очень требовательный звонок в дверь.
Взглянув с сожалением на фотографии, Пульхерия, кряхтя, поднялась с пола и пошла в прихожую.
На пороге стояла ее подруга Марина. С влажными волосами, в мокрой трикотажной майке, прилипшей к телу, с понуро опущенными плечами и страдальческим выражением лица она имела вид весьма жалкий.
– Откуда ты такая, словно… в воду опущенная?
У Пульхерии чуть не сорвалось с языка просторечное выражение «мокрая курица», которое больше подходило к виду подруги, но она вовремя сдержалась, так как по личному опыту знала, что малейшая грубость могла вызвать у Марины бурное слезоизвержение, которое закончится истерикой, и тогда от нее долго нельзя будет получить вразумительного ответа.
– Пуля, я так больше не могу! Я ушла от Олега. – Марина мелодраматично простерла руки и повисла на ее шее всем свои мокрым телом.
Пульхерии сразу стало холодно и сыро.
– Ты вообще-то соображаешь, что делаешь? – с ужасом спросила она. – Ты вся промокла до нитки, замерзла и притащилась ко мне именно тогда, когда у меня отключили горячую воду.
– А зачем мне горячая вода, если я хочу умереть? Какая разница, какой мне умирать: холодной или горячей, с простудой или без? – почти безучастным голосом отозвалась подруга.
– Тогда за каким дьяволом ты пришла ко мне? – разозлилась Пульхерия. – Тебе обязательно надо умирать у меня на глазах?
– Какая же ты бессердечная, Пульхеша!
– Это я то бессердечная? Меня уже плющит и колбасит от ваших с Олегом разборок. – Пульхерия не раз наблюдала истерики своей эмоциональной подруги и хорошо знала, как привести ее в чувство. – Разойдитесь вы, наконец! Мы от души один раз порыдаем с тобой и обо всем забудем. Начнем жизнь с чистого листа…
– Тебе легко рассуждать! Ты почти каждый год начинаешь с чистого листа. Ты уже привыкла.
– Ты тоже привыкнешь. Надо же начинать когда-нибудь. Вы с Олегом вместе уже больше двадцати лет. У нас даже за убийство столько не дают. Мне это начинает действовать на нервы.
– Что ты такое говоришь? – Из голоса Марины исчезло скорбное бесчувствие, и начали проявляться истерические нотки. – Ты мне, кажется, завидуешь?
– Конечно, завидую. Снимай свою мокрую одежду. Не хватало тебе еще схватить простуду. Летом простужаться просто неприлично.
– А что я буду делать без одежды? – Марина от холода уже начала стучать зубами.
– Совсем соображать перестала? Наденешь сухую, полезешь под одеяло и попытаешься согреться. Где ты ухитрилась так промокнуть, словно прямо в одежде в бассейне плавала? – полюбопытствовала Пульхерия, помогая подруге переодеться.
– Забыла зонт дома. Вышла из метро, а дождь как припустится… Я решила окончательно: разведусь с ним.
Она уже лежала под одеялом, и ее била крупная дрожь. Пульхерия протянула ей фен.
– Дуй себе под одеяло, только смотри, весь фен туда не засовывай, только самый кончик. Я пойду принесу тебе горячего чаю.