Змея

Рассвет над Гиндукушем [2] похож на мощный взрыв света. Непроглядная темень ночи бледнеет только на секунду, потом мгновенно вспыхивают облака, а за ними зажигается и горит ослепительным огнем снег на вершинах гор. Вдруг создается впечатление, будто где-то там, далеко, за горным хребтом, изнутри земли через открывшийся кратер хлынула, вздымаясь и кипя, жидкая масса бурлящей лавы. Словно где-то там, далеко, за ломаной линией вершин, широко распростерши свои огненные крылья, стремительно взлетает ввысь огромная Жар-птица.

Жар-птица взлетает, свет заполняет весь горизонт, вздымающийся светящийся шар заполняет

небо над вершинами, сияние с головокружительной скоростью устремляется вниз, по крутым скалам и склонам, бороздчатым от расселин. Склоны подножия Гиндукуша, днем неимоверно серо-буро-пепельные, в минуты рассвета облагораживаются ослепительным золотом.

В эти краткие мгновения рассвета, только в эти краткие мгновения Афганистан становится красивым.

На рассвете, когда над Гиндукушем начинает взлетать Жар-птица, когда склоны гор покрываются золотом, а Афганистан становится красивым, очень холодно. Так холодно, что металл акаэма [3] покрывается слоем инея.

Инея, который больно прихватывает пальцы.

— Не спать! — предостерегает Леварт, натягивая на задубевшие уши воротник бушлата, похожий на симпатичного плюшевого мишку. — Не спать там! Валун! Не спи! Рогозин, спишь?

— Не сплю!

— Караев?

— Не сплю, товарищ прапорщик. Бодрствую. Слишком холодно, блин… [4]

Павел Леварт отрывает пальцы от акаэма, протирает крышку рукавом. Сбоку, справа, вертится Валун, для подчиненных сержант Валентин Трофимович Харитонов, растирает руки, ворчит что-то себе под нос. Слева зевает Азим Караев, кличка Зима. Далее, за Зимой, в выложенной из камней одноместной крепости развалился Мишка Рогозин, слышится стук и скрежет сошки [5] его РПК, побрякивание цинка [6] с боеприпасами.

Становится светлее. Застава пробуждается к жизни, люди начинают двигаться в блокпостах, постанывают и ругаются в вырытых в каменистой земле окопах, в обложенных валунами гнездах постов. Откуда-то (холодный горный воздух позволяет почувствовать все) слышно, как доносится запах дыма. Кто-то пренебрег запретом, не выдержал без сигареты. Валун громко сморкается, вытирает нос, ковыряется в уголке глаза, всматриваясь вниз, в конец оврага и светлую полосу выплывающей оттуда и извивающейся, как пожарный шланг, дороги. Леварт высовывается из-за камней, смотрит в направлении придорожного КПП, укомплектованного «зелеными», аскерами [7] из правительственной армии Афганистана. Там ничего не происходит. Ничего даже не шелохнется.

— Азиаты, наверное, спят.

— Спят, — лениво соглашается Валун, сержант Валентин Трофимович Харитонов.

— Нитка вот-вот появится.

— Вот-вот появится, — зевает Азим Караев. — Как обычно. Да здравствует Советский Союз… Блин.

Сзади, из командного пункта слышны возбужденные голоса. Командир взвода, старший лейтенант Кириленко, ругает кого-то из сержантов. Сержант ругает каких-то солдат. Наверняка тех, которые курили. Или отошли от поста, чтобы отлить.

Леварт подносит к глазам бинокль, смотрит на изгиб дороги и конец оврага.

«Нитки», то есть колонны, нет. Но она вот-вот появится.

Конвой, как и все прочие, идет из-за границы, с транспортно-перегрузочной базы в Хайратоне. [8]

Сначала он должен преодолеть восемнадцать километров пустоши до Мазари-Шариф, [9] оттуда горный серпантин вьется до самого Пули-Хумри, [10] добрых километров двести. Вскоре за Пули-Хумри начинается перевал Саланг и с таким же названием длинный, почти на три километра тоннель, продырявивший сердце Гиндукуша. Леварт посматривает на часы. К этому времени конвой наверняка уже прошел Саланг и выходит из южного конца тоннеля.

Из места, где продрогший Леварт смотрит на дорогу, от конца оврага, за которым он наблюдает, до южного конца Саланга расстояние около пятнадцати километров. Вышедшую уже из тоннеля «нитку» отделяют от Баграма в эту минуту еще какие-то шестьдесят. От Кабула — более ста. Наиболее опасный отрезок трассы. Поэтому, чтобы его обезопасить, поставлены заставы. Такие, как эта. Под кодовым названием «Нева».

— Слышу моторы, — объявляет сержант Харитонов по прозвищу Валун.

Из погруженной в тень пасти оврага вырисовывается колонна и выезжает на кольцо дороги. Демонстрируя, как на параде, правые борта, машины четко видны на фоне освещенного солнцем склона. Первым идет БТР-70. Ствол КПВТ на башне максимально поднят, как чутко вздернутый нос, вынюхивающий опасность. За бэтээром следует двенадцатиколесный «Урал», кузов которого закрыт брезентом. Потом через каких-то тридцать метров идет следующий, за ним еще один. Далее тупорылый десятитонный «КамАЗ», следом за ним — дымящие выхлопами, свистящие гидравликой, мощностью в двести лошадиных сил, не какие-то там обычные гражданские грузовики, но вызывающие уважение машины войны, до краев, сколько может выдержать ось, загруженные тем, чем питается война, без чего войне не обойтись. За ними «МАЗ», цистерна с горючим. И еще один «Урал». Заворачивают по серпантину, проходят строем, показывая заставе на этот раз левые борта, забрызганные смесью пыли пустыни и снега Гиндукуша. Ведущий бэтээр уже в ста метрах от КПП и прижавшегося к скалам поста афганцев.

Холодно, но Леварту вдруг становится еще холоднее. В ушах резко появляется давление, пульсация, переходящая в назойливое жужжание, как будто пчел потревожили стуком в улей. И вдруг он понял. Вдруг осознал с полной уверенностью. Так, как многократно до того.

— Духи… — прошептал он.

Валун повернулся.

— Ты что, Паша?

— Духи. Духи. Ду-у-у-ухи-и-и-и-и! Засада! Тревога!

На дороге вспышка, дым, крики на заставе глушит мощный, рвущий уши взрыв. Фугас рубанул БТР так, что тот подскакивает и слетает с трассы, словно детская игрушка, получившая пинок. Гул, грохот, склон за дорогой расцветает дымами, вниз на колонну, оставляя полосы, как индейские стрелы, летят снаряды из гранатометов. Первый «Урал» получает прямо в водительскую кабину, взрывается, подпрыгивает и оседает. Дважды подстреленный «КамАЗ» моментально вспыхивает и пылает, как факел.

Ошарашенная застава просыпается и вступает в бой. С командного пункта строчит ПКМ, открывают огонь следующие посты. Леварт кусает губы, нажимает спуск, акаэм дергается в руках, приклад тупо бьет в плечо. Рядом стреляет Зима, гильзы сыплются градом. Стреляет со своего РПК укрывшийся в своей дыре Миша Рогозин, строчит длинными очередями. Стреляет уже вся застава, каждый блокпост, каждая позиция, стреляет каждый ствол взвода, стреляет все, что способно стрелять. Взбитый пулями склон оврага за дорогой расцветает облаками пыли. Цель проста и понятна. Придавить их к земле! Придавить к земле душманов с базуками и РПГ, не позволить им безнаказанно палить по «КамАЗам» конвоя.

— Ка-пэ-пэ! — предупреждая, кричит кто-то сзади, с расположенного выше поста. — Ка-пэ-пэ!

Леварт видит, в чем дело, вслед за другими переводит огонь на бункер и пост афганских аскеров. Потому что оттуда тоже неожиданно начинают бить РПГ и базуки. Второй «КамАЗ» превращается в огненный шар, третий с отстрелянными колесами тяжело оседает на шасси. Конвой обороняется, огрызается «владимиров», [11] смонтированный на «Урале». Отстреливается охрана, отстреливается не слишком бойко. И недолго. Очереди с афганского поста разносят ее в клочья.