Знак алхимика. Загадка Исаака Ньютона
Шрифт:
– И где же эти книги? – хрипло спросил Ньютон.
– Они собраны в одну книгу, хранящуюся в библиотеке Тауэра, – ответил сержант Роэн.– Копия этой книги попала в Тауэр вместе с тамплиерами, брошенными в темницу. Они спрятали ее под алтарем часовни Святого Иоанна Евангелиста, которая теперь превращена в библиотеку. Самое безопасное место для книги – под носом преследователей истинной веры. С тех пор она там и находилась.
– Но где она сейчас? – нетерпеливо спросил Ньютон.– Ведь алтаря больше нет.
– На галерее, идущей над алтарем, есть окно. А в окне – простой деревянный ящик. Там вы и
Я с трудом верил услышанному и жалел лишь о том, что здесь нет мисс Бартон и она не слышит сержанта и не видит озаренное восторгом лицо Ньютона. Тогда я мог бы указать на него и спросить, по-прежнему ли она верит в то, что ее дядя является приверженцем англиканской церкви.
– Как? Неужели никакого золота? – спросил я, чем и заслужил пренебрежительный взгляд Ньютона.
– Далеко не всех людей, знавших о существовании книги тамплиеров, интересовали сокровища, которые она содержит, – сказал сержант.– Сэр Джонас Мур знал о книге, но его не занимала правда. Только золото. Он нашел золото, которое лежало в ящике вместе с книгой. Но подумал, что должно существовать и другое золото.
– А как насчет Андреевского креста? – спросил Ньютон.– И Ориона-охотника?
Сержант недоуменно посмотрел на Ньютона и сделал еще один глоток из бутылки.
– Разве в этих знаках не содержалось особого смысла для тамплиеров? – настаивал Ньютон, имея в виду крест, который ему показывал мистер Пепис.
– Только тот смысл, что, когда тамплиеров хоронили, их руки складывали в виде креста, – ответил сержант.
– Это обычное дело, – заметил я.
– Да, теперь. Но не в те времена, когда был создан орден тамплиеров, – возразил сержант.– Что же до Ориона, то на греческом его имя означает «холм» или «гора».
– Oros, – сказал Ньютон.– Я об этом не подумал. Да, конечно. Несколько раз в течение всего расследования я был слеп, как Орион. Только сейчас тьма рассеивается, и я вижу все в ярком свете дня.
– Те, на кого снизойдет Дух Жизни, – сказал сержант, – связанные вместе его силой, будут спасены и станут безупречными и достойными подняться ввысь, к великому свету.
– Откуда это? – спросил Ньютон.
– Из Тайной книги Иоанна, – ответил сержант.– Свет не есть Сын, но Всемогущий Бог-Отец.
Ньютон кивнул и тихо сказал:
– Аминь.
– В Иерусалиме, рядом с Храмовой горой, находится мусульманская мечеть, – сказал сержант.– Она скрывает камень, на котором Авраам готовил Иакова к жертвоприношению. Именно оттуда их пророк взошел на небеса. Я его не видел. Но я слышал, что там есть надпись, гласящая: «О люди Книги, не нарушайте границы вашей религии и говорите только правду о Боге. Мессия, Иисус, сын Марии, есть лишь апостол Бога, и Его Слово, обращенное к Марии, и Дух Его. Вот почему следует верить в Бога и Его апостолов и не говорить о Троице. Именно так нужно поступать. Поскольку Бог есть Бог единый, и не во славу Его иметь Ему сына».
– И в самом деле аминь, – пробормотал Ньютон. Некоторое время он боролся с волнением, а потом сказал: – Когда я шел сюда, сержант, то не думал, что мои глаза так широко раскроются. Всю свою жизнь я пытался узреть свет Бога, и мне казалось, что никто не в силах понять его истины лучше, чем я. Наверное, так и должно было произойти: именно такой человек, как вы, открыл мне новые горизонты. Ведь Бог, лучше всех знающий возможности человека, прячет свои тайны от мудрых и рассудительных, открывая их детям. Мудрецов нашего мира слишком часто вдохновляет собственное воображение, переполняют замыслы.
– Прочитайте книгу, – настаивал сержант, – и вы узнаете больше.
В следующий понедельник мы отправились в Уайтхолл, чтобы просить их светлостей сохранить жизнь сержанту Роэну, однако они не были расположены к милосердию, несмотря на красноречие Ньютона, и в назначенный день Роэна и Валлери казнили – наверное, они это заслужили, – и толпа глумилась над ними по всему пути к Тайберну. Ни я, ни Ньютон не пришли на казнь, но мистер Алингхэм, плотник Тауэра, посетивший это зрелище, рассказал, что палач был сильно пьян и повязал петлю священнику, сопровождавшему несчастных; это наверняка позабавило двух еретиков-протестантов.
Никто не умирал в окружении толпы, настолько исполненной ненависти, ведь все считали, что именно эти двое участвовали в заговоре против короля, предсказанном Нострадамусом в памфлете, полученном нами от Титуса Отса. Когда Роэна и Валлери наконец казнили, их головы ко всеобщему удовлетворению выставили на шестах с северной стороны Вестминстер-Холла.
Утро казни Ньютон провел с утерянными евангелиями, которые он отыскал в библиотеке Тауэра, следуя инструкциям сержанта Роэна. Я подумал, что книга тамплиеров находится в прекрасном состоянии для такой древней вещи, и у меня даже появились сомнения, не подделка ли это, ведь множество реликвий часто оказывались фальшивыми. Старинная рукопись была переплетена в кожу с красивым тиснением – созвездием Ориона, которое живо напомнило мне крест, показанный мистером Пеписом, – и состояла из латинского текста, украшенного цветными рисунками.
Когда я спросил у Ньютона, оправдали ли еретические евангелия его ожидания, он сказал:
– Личность самого Христа, а также суть ранних еврейских сект и вечного конфликта между светом и тьмой становится более понятной. Не вызывает сомнений, что нам запрещается поклоняться двум Богам, но разрешено чтить единого Бога и единого Господа: единый Бог создал наш мир, а единый Господь искупил грехи наши своей кровью. Нам не следует молиться двум Богам, но мы можем обращаться к единому Богу именем Господа нашего, Иисуса Христа, так что мы не нарушаем первую заповедь. Христос не был ни сыном Бога, ни обычным человеком, но воплощением всемогущего Бога. Он был ангелом Господним, явившимся Аврааму, Иакову и Моисею, он правил Израилем во времена Судей. Таким образом, становится ясно, что самый важный аспект Христа – это пророчества, а вовсе не его отношения с Богом; и что к истинному почитанию Ноя больше ничего не может быть добавлено.– Он улыбнулся и после небольшой паузы добавил: – Короче говоря, у меня создается впечатление, что философия перестает быть такой злонамеренной, как раньше.