Знак фараона
Шрифт:
Писец постарался взять себя в руки.
— А если Хетес лжет?
— Возможно. Но в любом случае нельзя допустить, чтобы сын Баты позорил имя такого уважаемого и известного человека, как ты! — заметил Мена.
— Да, это так, — медленно произнес Анхор, глядя на ювелира невидящим взглядом. — Скажи, если я предъявлю обвинение Харуе и Хетесу, ты и твой сын выступите свидетелями?
Мена кивнул.
На этом они расстались, и Анхор пошел домой не разбирая дороги. Ему случалось сталкиваться с предательством посторонних людей, но он никогда не думал, что самый больной удар может
Вернувшись домой, Анхор велел жене подать ужин и медленно жевал, не понимая, что он ест. Небет молча прислуживала мужу; она всегда делала это сама, не доверяя служанкам. Харуи не было видно, и Анхор не стал спрашивать, где она и что делает.
После ужина писец отправился спать, а на следующий день не пошел на службу.
Анхор собирался поговорить с Харуей, но судьба изменила его замыслы: в то утро торговец Бата отправил своего сына в дом писца с лекарством, который тот попросил приготовить. Обычно этим делом занимались слуги, но к самым важным и уважаемым людям Бата приходил сам или посылал Хетеса.
Юноша как ни в чем не бывало вошел в дом человека, имя которого он опозорил и словом, и делом.
Солнце стояло высоко над головой — торжественно сияющий, великий, безмолвный бог, способный озарить любой уголок земли, но не могущий осветить глубины человеческой души.
Анхор увидел своего тайного оскорбителя с террасы дома и вернулся в комнату, где обычно занимался делами. Там, среди свитков и принадлежностей для письма, предметов, символизирующих нечто вечное и нерушимое, он ощущал себя значительным, уверенным и спокойным.
Когда Хетес вошел и поздоровался с хозяином дома, тот долго и пристально смотрел на него, затем произнес ровным тоном:
— Расскажи мне о том, что ты говорил сыну ювелира Мены.
Как богатые богатеют, а бедные беднеют, так с годами умножается честность совестливых людей и убывает стыд наглых и подлых. Хетес чуть заметно отшатнулся, но при этом его красивое лицо осталось невозмутимым.
— Я ничего ему не говорил!
— Совсем ничего? Про себя и про... Харую...
— О чем вы? — В голосе юноши было столько неведения, что Анхор на мгновение невольно усомнился в справедливости своих обвинений.
Писец собрал волю в кулак. Он не заслуживает того, чтобы над ним смеялись сопливый мальчишка и презренная женщина!
— Если ты не знаешь, я позову свою наложницу и спрошу у нее.
Во взгляде Хетеса промелькнула растерянность. Он знал, что женщина может испугаться
Анхор вызвал слугу и велел привести Харую.
Наложница вошла, не подозревая о том, зачем ее позвали к господину. Увидев Хетеса, молодая женщина разом побледнела и сникла. Казалось, она вот-вот лишится чувств.
Писец не дал ей опомниться.
— Хетес во всем сознался. Теперь твоя очередь!
— Я вовсе не... — начал юноша, но не успел закончить. Харуя упала на колени и с такой силой прижала руки к груди, словно собиралась вырвать собственное сердце.
— Прошу, не казни моего возлюбленного!
Анхор судорожно вздохнул. Он ошибался, думая, что жизнь способна нанести роковой удар только однажды.
— Твоего... возлюбленного?
Харуя не смотрела на своего господина — ее взгляд, полный любви, страдания и безнадежности, был устремлен на Хетеса.
Юноша сделал шаг назад и воскликнул:
— Она лжет! Я никогда не был ее любовником!
— Был. Она не лжет, так же как не лгут Мена и его сын, — твердо произнес Анхор. — Я призову их в свидетели, и тебя отправят в тюрьму.
— Она... она меня соблазнила! Не давала мне прохода, замучила приставаниями! Я... я не хотел! — закричал Хетес.
В глазах писца промелькнула искра презрения. Его наложница смотрела на юношу с горестным изумлением и смертельной мукой.
— Убирайся! — бросил Анхор Хетесу. — И скажи своему отцу, чтобы завтра он был здесь.
Юношу как ветром сдуло. Убегая, он даже не взглянул на Харую.
— Ты понимаешь, что натворила?! — прошипел Анхор. — Из-за тебя надо мной смеялись мальчишки! Ступай прочь! Я не хочу тебя видеть! И не вздумай сбежать! Теперь для тебя есть только один выход — могила.
Молодая женщина ничего не ответила. Она поднялась с колен и медленно удалилась, пошатываясь как пьяная и, по-видимому, плохо соображая, что делает и куда идет. Лицо наложницы напоминало застывшее, лишенное мысли лицо мумии.
Позднее Тия думала о том, что было бы, если бы Харуя обратилась за помощью к ней. Наверняка бы поплакала, пожаловалась на предательство Хетеса и сказала, что боится гнева и наказания своего господина. Думала и приходила к одному и тому же выводу: судьба неумолима, все свершилось так, как должно было свершиться.
Харуя ничего никому не сказала, потому что ей никто не мог помочь. Никто и ничто, кроме вечного забвения.
Тия провела день у Эте и вернулась домой только к вечеру. Подруга попросила Тию помочь пересмотреть приданое: мать Эте давно умерла, взрослых родственниц не было. Девушки так увлеклись, перебирая наряды, украшения и ткани, что не заметили, как стемнело. Дочь писца удивилась, что за ней не послали, но не придала этому значения. Отец возвращается поздно, а матери и Харуе, видимо, было не до нее.