Знак Наполеона
Шрифт:
— Думаю, это было сделано для Феликса. — Том поразился прозвучавшей в собственном голосе неприязни. Его кличка теперь вызывала только раздражение, напоминая о прошлой жизни и о прошлом себе — обо всем, что он пытался забыть. А Майло, напротив, пытался напомнить.
— Слишком грубо, ты не находишь? Даже для него.
— Он актер. Ему нравится шокировать людей.
— Как думаешь, чего он хочет?
— Дать знать, что вернулся? — с раздражением принялся перечислять Том. — Показать мне, что не потерял хватку? Продемонстрировать,
— Ты не думаешь, что это угроза?
— Нет, — с уверенностью покачал головой Том. — У нас с ним своего рода соглашение. Больше похожее на обязательство. У Майло есть свой кодекс чести, со времен службы в легионе. Он обязан мне жизнью, потому что я спас его однажды. Пока он не отдаст мне этот долг, он меня не тронет.
— Но теперь-то вы по разные стороны баррикад, — напомнил Арчи. — Какие бы ни были обязательства раньше, сейчас они не имеют значения.
— Ты хочешь сказать, мы по разные стороны баррикад, — поправил его Том.
Арчи пробормотал что-то нечленораздельное и принялся шарить по карманам в поисках сигарет.
— Тебе обязательно курить? — обронил Том, когда Арчи затянулся.
— Все утро мечтал о сигарете. — Арчи с удовольствием выпустил дым изо рта.
— А что тебе мешало?
— Я был в «Эпсли-Хаус», помнишь?
— Ах да.
— Видел бы ты местную пташку. — Арчи закатил глаза. — Кровь с молоком.
— Значит, ты доволен поездкой? — рассмеялся Том.
— Был доволен, пока она не дала мне это, — вздохнул Арчи, передав напарнику снимок, сделанный с камер наблюдения. — Теперь не очень…
Несколько секунд Том разглядывал фотографию, пытаясь узнать изображенного на ней человека, наконец поднял на Арчи изумленный и недоверчивый взгляд.
— Это Рафаэль?
— Мне тоже так показалось. Это единственный снимок, который им удалось сделать, от остальных камер он ушел.
— Не может быть, — недоверчиво покачал головой Том. — Он дал бы о себе знать, если бы оказался здесь.
— Тебя не было в городе.
— Что ему было нужно?
— Часть обеденного сервиза. Его спугнули до того, как он успел что-либо унести. Роль скупщика краденого ему удается лучше роли вора.
— Обеденный сервиз? — Том нахмурился. — Египетский?
— Ты про него знаешь?
— Существует два таких комплекта. Второй я видел однажды в Кускове, под Москвой.
— Может, в следующий раз он попытает счастья там, — усмехнулся Арчи. — Это дело он с треском провалил.
Том молча рассматривал нечеткий зернистый снимок, судорожно прокручивая в мозгу все возможные причины, которые могли заставить Рафаэля взяться за такую работу. Ни одна из них не казалась убедительной. Так же как и эта фотография. Если парень сумел избежать остальных камер, зачем было засвечиваться на этой, даже если его невозможно опознать? Он наверняка знал об этой камере, точно так же как и обо всех других.
Если
Глава седьмая
Это было убежище. Укрытие. Место, где можно спрятаться от агрессивного внешнего мира. От выхлопных газов машин, длинными вереницами тянущихся по магистралям. От людских толп, покорно идущих по тротуарам с утра в одну сторону, а вечером в другую. От ослепляющего мерцания неоновых вывесок, рекламных щитов, каждый из которых проповедовал свою ценность, свою религию, возвышаясь над людьми, шагающими внизу, склонив головы, словно в молитве.
Здесь же не было ни окон, ни дверей за исключением одной, не пропускавшей ни единого звука, открывавшейся изнутри. Воздух был пропущен через фильтры, стены покрыты черной кожей от «Полтрона фрау» — компании, поставляющей кожаные салоны для «феррари». Светильники, если их и включали, давали не больше света, чем луна.
Единственное кресло стояло перед большим белым экраном, занимавшим почти всю стену. В нем сидел обнаженный мужчина. Слева стоял стакан ледяной воды. На голове человека, лице, руках, ногах и в паху абсолютно отсутствовали волосы, делая его похожим на огромного младенца. Половых органов в такой позе также не было видно, а рыхлый живот, чуть более набухшая, чем у мужчин, грудь и хрупкое телосложение усугубляли ощущение андрогинности.
Человек нажал кнопку на небольшом пульте дистанционного управления, лежавшем на его колене. Экран вспыхнул, осветив разноцветные татуировки, сплошь покрывающие тело мужчины. Комнату наполнило потрескивание и шорох из заработавших динамиков.
Появилось изображение. Мужчина. Испуганный. Он стоял, прижав руки к дверному проему. В кадре появился еще кто-то, с молотком водной руке и гвоздями — в другой. Глаза жертвы расширились от ужаса и понимания происходящего. Гвоздь вонзился в его запястье, натягивая срединный нерв, как смычок натягивает струны виолончели, брызнула кровь. Мужчина вскрикнул, по подбородку потекла слюна, затем он потерял сознание. Зритель, дотянувшись до пульта, прибавил громкость.
Когда мужчина пришел в себя, в него вбили второй гвоздь. Из его горла снова вырвался вопль, тело выгнулось от боли, сжатые кулаки побелели, когда его отпустили, дав повиснуть.
Камера показывала лицо, по щекам текли беззвучные слезы, из носа пошла кровь, прочертив яркую дорожку через губы к подбородку.
Тяжелое дыхание эхом отдавалось в комнате, как метроном, отсчитывающий каждую секунду, со все увеличивающимися паузами. Казалось, само время замедлило свой ход. Легкие распятого разрывались от нехватки воздуха, губы посинели, и каждый вздох становился все тише, тише, пока не превратился в еле слышный шепот.