Знак Разрушения
Шрифт:
– Они пойдут за тобой и придут в твой дом, уведут жен и детей и повернут Ан-Эгер вспять. Твои дети будут у них цепными псами. Твои жены пойдут на корм свинье, если их свинья станет это есть. Говорю тебе – уходи.
Алаш остановил своего коня. Элиен сделал то же самое, отпуская мысленный комплимент риторике бывшего грютского раба.
– Уходи, – отчетливо произнес Алаш, всматриваясь в небо, освещенное дневным светилом. – Иначе будет что я сказал.
Тишину нарушил хохот, распадающийся на тысячу тошнотворных многоголосий, закружившихся над степью на крыльях ветра.
И тогда Алаш выхватил оружие, над которым он трудился всю дорогу от Ан-Эгера. Два камня, связанные веревкой из конского волоса. В веревку были вплетены несколько наконечников Поющих Стрел. Быстро раскрутив над головой свой ловчий снаряд, Алаш метнул его прямо в хохочущее ничто.
– Иэйя! – вскричал Алаш и поскакал к близким зарослям кустарника, откуда раздавался громкий треск.
Вскоре Элиен увидел Хегуру. Тварь была перехвачена поперек туловища веревкой, и, хотя ее концы с камнями болтались свободно, нетопырь мог лишь шипеть и извиваться. Видимо, с конским волосом и, главное, наконечниками Алашевых стрел Хегуру был не в ладах.
Несмотря на это, Алаш предпочел ловко связать концы веревки и накинуть на Хегуру тончайшую сеть из все того же конского волоса. Нетопырь рвался, завывал и брыкался так, что Элиену стало не по себе при мысли сойтись с этой мерзкой тварью один на один. До этого момента Элиен представлял себе Хегуру несколько иначе.
– Теперь ты видишь его, – гордо сказал Алаш.
– Хегуру говорит, что он хороший. Ты не верь ему, я ему не верю. – Наконец-то Алаш снизошел до объяснений.
Пока Элиен топтался на месте, разглядывая нечистого крылатого зверя, его спутник вел с ним беседы, причем в общении с нетопырем Алаш оказался куда более многословным, чем был с Элиеном.
– Хегуру говорит, что всем нужно есть и никто не может без еды. Поэтому он и гнался за нами. Он был голодный, – прокомментировал Алаш длинную и абсолютно непонятную Элиену тираду, сказанную не то на грютском, не то на одном из еще более южных наречий. Элиен отошел подальше, вынул карту, но не успел он развернуть ее, как к нему подошел Алаш.
– Гесир Элин, теперь Хегуру не опасен нам. Он теперь наш пленник, и я прошу твоего разрешения оставить его в живых.
Элиен, не понимая, чем Хегуру, пять дней кряду угрожавший выесть им глаза (видите ли, никто не может без еды!), снискал расположение грюта, спросил:
– Положим, я позволю. И что тогда? Кто поручится, что он не станет преследовать нас дальше? Кто докажет, что он более не опасен нам? Сам Хегуру? Хорош поручитель!
– Но я не отпускать его. Я не оставлю его без сети. Я повезу его в Радагарну. Наратта будет ой как рад! Это святой зверь! Наши прадеды почитали его. Я не хочу убивать Хегуру теперь, когда нет опасности. Его можно убивать, только когда он угрожает. А если не угрожает, то это очень плохо. Пусть будет у Наратты. Ему понравится! – упрашивал Элиена Алаш, не ведавший разницы между “святым” и “священным”.
– Хорошо, Алаш. Поступай как знаешь. Пускай у Наратты будет одной животиной больше, к паукам в придачу, – махнул рукой Элиен. – И что ты намерен делать дальше? Быть может, тебе стоит сразу пуститься в обратный путь? Ноша ведь твоя нелегка.
Элиен бросил взгляд на Хегуру, пытаясь на глаз определить, насколько же тяжел пойманный зверь. Быть может, как телушка, быть может, как медведь.
– Он пойдет сам. Он хочет скорей целовать мусор под пятками великого царя грютов, – сказал Алаш, сияя от гордости за своего повелителя. – И я, конечно, хочу в Радагарну скорей. Теперь, когда мараш поймался, тебе бояться нечего.
– Можешь ехать, конечно, – сказал Элиен.
– Спасибо тебе. Но ночевать мы сегодня все равно вместе!
Таким образом, прощание с Алашем было отложено на следующее утро.
Элиен, Алаш и их крылатый пленник, спеленутый сетью из конского хвоста, расположились на ночлег в небольшой ореховой роще в виду Нарабитских гор. Съестные припасы подходили к концу. Воды было мало, и Элиен с нетерпением ждал, когда он вступит в изобильные тернаунские земли.
Огненное кольцо было теперь не нужно, и, вспомнив об этом, Элиен почувствовал огромное облегчение. Не нужно рубить дрова. Не нужно поддерживать костры, не нужно стоять в дозоре.
Хегуру оказался вовсе не таким свирепым, как предполагал Элиен, вглядываясь в темноту по ту сторону огненной завесы. Он лежал неподвижно, сложив свои перепончатые крылья, и только уши его шевелились, пытаясь уловить что-нибудь интересное.
– Скажи, Алаш, а как Хегуру делал, что мы его не видели? – поинтересовался Элиен.
– Их род это умеет! – оживился Алаш. – У них крылья такие и живот, что к ним свет прилипает, и поэтому их не видно.
– А отчего же тогда мы сейчас его видим? И когда ты поймал его в сеть, его уже было видно? Отчего ночью он становится видим?
Алаш не задумываясь ответил:
– Днем его не видно. Но сеть у меня по-доброму сделана – его колдовство не действует. В такой сети любого из них будет видно. А ночью – это другое. Ночью света нет, и поэтому нечему прилипать к нему. Потому – видно.
Элиен был сражен наповал абсурдной логикой грюта, но придираться к его словам не стал. Какая, в сущности, разница? Виден. Не виден. Лишь бы скорее все это закончилось!
– Я буду сторожить его, пока ты будешь спать, – добровольно вызвался Алаш, присаживаясь рядом с нетопырем.
Похоже, Алаш хотел выведать у нетопыря все, что его интересует, до того как им завладеет Наратта. И хотя путь до Радагарны был неблизок, чувствовалось, что общение с нетопырем весьма занимает грюта и он не желает терять времен и даром.
– Скажи, Алаш, – сг росил Элиен, располагаясь ко сну возле костра, – кому служит Хегуру?
– Он никому не служит. Если ты хочешь знать про плохих людей, то это они служат Хегуру, а не он им. Он никого не боится. Он сам царь.
– И чей же он царь? – спросил Элиен, дивясь наивности Алаша.