Знак синей розы
Шрифт:
— Скажете.
— Ничего не скажу.
— Скажете, фрейлейн, запираться нелепо. Всё скажете. А я вам подскажу. Германрих поручил вам выкрасть и переправить голубиной почтой чертежи, спрятанные в этом доме. Сперва вы надеялись, что это сделает Карен, и ограничились уходом за голубем и добычей кукурузы, которая, как известно, необходима голубям. Карен не оправдала доверия Германриха, проявила трусость и была убита. После этого на линию огня, так сказать, пришлось выйти вам. Один раз вам помещала девушка-санитарка, та, которая подошла к вам в сквере ночью. Чтобы замести следы, вы несколько дней не тревожили нас. Германрих перенес клетку с голубем поближе к читальне. Кукурузу вы доставали у кладовщика в отряде регулировщиц. Мы следили за вами, так как хотели взять с добычей в руках. И хотя нам удалось найти в печке шахматную ладью…
Шпионка, до сих пор слушавшая молча, зачмокала, собрала слюну, плюнула и забилась в истерике. Лухманов брезгливо поморщился, топнул ногой и гаркнул:
— Тихо!
— Вы… врете, — почему-то шепотом сказала она.
— Повторяю: чертежи, спрятанные в шахматной ладье, достались нам. Я хочу знать, есть ли еще в доме какие-нибудь важные документы?
— Нет.
— А что в газетах?
— В газетах совсем другое, — протянула она и резко выкрикнула: — Я ничего не скажу!
— Напрасно. Этим вы отягощаете свою вину, а она и без того нелегкая. Ведь вы — советская гражданка.
— Я немка!
Она хотела, должно быть, произнести это слово гордо и резким движением подняла голову, но и это движение было истерическое и настолько деланное, что Лухманов улыбнулся.
— Вот как?
— Да, — сказала она вызывающе. — Меня зовут Иоганна Виттих. Я немка.
— Вы советская гражданка, — повторил Лухманов раздельно. — Где родились?
— В Люстгартене.
— Где это — Люстгартен?
— Немецкая колония. Возле Дербента.
— Родные?
— Раскулачены. Я жила в Дербенте, Меня взяла к себе одна женщина. Наша бывшая прислуга. У нее квартира в Дербенте. Пожалела.
— Напрасно пожалела.
— Может быть.
— Откуда вы знаете Ахмедову?
— Я училась с ней в школе.
— Заботкина вы знаете?
Я ждал, что она скажет. Я слушал весь допрос, не двигаясь с места.
— Нет, не знаю. Тоня мне рассказывала о нем.
— В Ленинград вы поехали вместе?
— Вместе.
— Зачем вы поехали?
— К одному знакомому. Он погиб. Мы познакомились в Крыму на курорте. Мы переписывались, потом я решила ехать к нему. А Тоня в это время тоже собиралась в Ленинград.
— Дальше.
— Вы насчет того, как я попала к немцам? Думаете — нарочно перешла к ним. Ничего подобного. На Ладожском озере мы попали в бурю. Честное слово, можете проверить. Буксирный пароход «Гагара». Он сел на мель, а я и еще пассажиры отправились в шлюпке, и нас отнесло к немцам.
— Тоня была с вами?
Шпионка подумала.
— Да, — сказала она.
— Дальше.
— Нас держали сперва в Шлиссельбурге, в тюрьме, потом перевели в лагерь возле Вырицы, потом в другой лагерь — около Пскова, и там пришел к нам один офицер. Он прилично говорил по-русски.
— Германрих?
— Да, кажется, так. Настоящее его имя фон Кнорре, барон фон Кнорре. — Она видела себя пойманной, но пыталась выгородить себя. — Видите, я от вас ничего не скрываю. Он мне сказал: «Выбирайте: или мы вас выдадим большевикам, и с вами разделаются, как с изменниками, или работа для нас». Тоня, та сразу согласилась. Я не ожидала, такая на вид скромная. А я… знаете, я хоть и немка и, откровенно сказать, надеялась, что Германия победит и всем немцам будет хорошо, но шпионить как-то неловко. Тоня первая пошла через фронт, а я все отговаривалась — мол, неважно себя чувствую, то да се. Я у них там служила переводчицей почти год. А здесь Тоня действовала. Расхныкалась, разнюнилась: устала, мол, страшно, гонятся по пятам, пошлите Иоганну. Меня то есть. Этот фон Кнорре вообще ей симпатизировал. Вызывает меня: ступайте, говорит. Задание — выкрасть чертежи. Я не хотела идти. Он пригрозил: «К большевикам, — говорит, — желаете?» Это жуткий человек, жуткий, уверяю вас. Я пошла. И вот по неопытности своей с первого раза да и угодила к вам.
— Допустим.
— Я говорю правду.
— Откуда же вы знаете Карен?
— Со слов Тони. Все со слов Тони.
— Допустим.
— Клянусь вам.
— Кто зарезал Карен?
— Он зарезал ее! Фу! — Шпионка помолчала, повздыхала, перевела дыхание. — Я вам сказала: фон Кнорре — жуткий человек. Зарезать жену!
— Она его жена?
— Приблизительно жена. У него, то есть у его родителей, была усадьба в Эстонии. Недалеко где-то. Карен — дочка их экономки. Еще девчонкой влюбилась в Августина, ну, в этого фон Кнорре. А он бывал в усадьбе до сорокового года. Первые годы войны он путешествовал, был, кажется, в Африке. Недавно, перед тем как красные сюда пришли, он заявился сюда, разыскал Карен, обещал взять с собой в Германию. Ну, и потребовал услуг. А потом ему показалось, что она собирается выдать его. Не знаю почему. Мне Тоня передавала. Карен все время страшно боялась. Вдолбила себе в голову, что Заботкин обнаружит где-нибудь Тоню, а Тоня выдаст всех — и фон Кнорре и ее.
— Где теперь Тоня?
— Здесь, вероятно.
— Вы не знаете, кто в прошлую пятницу был в читальне и вырезал иллюстрацию из номера «Известий» — «Московские студенты на Ленинских горах»? Кому понадобился портрет?
— Не знаю.
— Где фон Кнорре?
— Не знаю.
— Где голубь?
— Тут. У ручья. В бане.
— Правильно.
— Вы все знаете.
— Этот комплимент вам не удался, — усмехнулся Лухманов. — Ладно. А почему немецкому командованию так не терпится заполучить эти чертежи?
— Они должны быть во вторник.
— Во вторник там?
— Да. Кнорре сказал так: «Если ко вторнику мы не выкрадем чертежи, будет очень плохо. Тогда уже они вообще ни к чему». Почему — я не могу объяснить. Вторник сегодня. Сегодня еще ждут голубя. А завтра…
— Завтра, — проговорил Лухманов, — выйдет приказ изменить схему обороны шоссе Валга — Рига, так как ваше командование решит, что чертежи достались нам. Ну-с, пока хватит разговоров. Сейчас вы ведете себя лучше. Вы открываете половину правды. Надеюсь, что доля правды в дальнейшем будет возрастать.
Он вышел и велел мне отвести шпионку к начальнику отдела.
В машине она выкинула штуку. Она начала с того, что заявила:
— Вы Заботкин. Правда?
— Откуда вы знаете?
— Я видела вашу фотографию. У Тони. Я теперь вспомнила.
Я молчал.
— Бедная Тоня, — вздохнула шпионка.
Я молчал.
— Бедная Тоня, — повторила она.
Я посмотрел на нее, отвернулся и вытер рукавом ветровое стекло.
— Вы не знаете, что с ней будет, когда поймают?
— Не знаю, — сказал я. — Не знаю.