Знаменитые эмигранты из России
Шрифт:
Семья Сергея Довлатова была тесно связана с литературной средой Ленинграда. После войны в Ленинграде было создано центральное литературное объединение при Союзе писателей.
Его возглавляла Маргарита Степановна Довлатова (сестра матери), старший редактор издательства «Молодая гвардия». В разное время ЛИТО возглавляли Леонид Рахманов, Геннадий Гор, Виктор Бакинский. Светлой памяти этих людей Сергей Довлатов посвятил одну из своих последних газетных публикаций, памяти тех, кто олицетворял ленинградскую литературную школу писательского мастерства. Основа литературного стиля Сергея Довлатова была заложена в этой школе — точность, изысканность, лаконизм при внешней простоте. «Мир так был набит литературой, юмором и пьянством, что не оставлял места остальному. То есть не оставлял места совершенно!» Так, Сергей Довлатов пришел на экзамен по немецкому языку в университет, зная на этом языке 2 слова: Маркс и Энгельс. Естественно, был
Следующим городом был Таллин. «Многие считают его искусственным, кукольным, бутафорским. Я жил там и знаю, что все это настоящее. Значит, для Таллина естественно быть немного искусственным. Таллин — это и была первая настоящая эмиграция. Постоянный привкус фальши и первый опыт этнической изоляции. «Туземцы» медлительны и неподвижны, говорят на эстонском, заняты своими «туземными» делами, в русских компаниях не наблюдаются, им нет ни малейшего дела до «оккупантов». Сергей Довлатов стал журналистом случайно. Журналистику не любил. Сотрудничество с эстонскими партийными изданиями не приносило ни денег, ни славы. Свою повесть «Компромисс» (журналистские будни в Эстонии) Сергей Довлатов заканчивает прямо щедринским диалогом:
«— Займись каким-нибудь полезным делом. Как тебе не стыдно?
— Тоже мне учитель нашелся.
— Я всего лишь убил человека — говорит мой брат, — и пытался сжечь его труп. А ты…»
В 1975 году таллинское издательство «Ээсти раамат» («Эстонская книга») не решилось выпустить уже набранный сборник Сергея Довлатова «Пять углов» («Записки горожанина»).
В 1976 году Сергей Довлатов напечатал «Континент», потом «Время и мы»; радио «Свобода» неделю транслировало его повести. Стало уже окончательно ясно, что в СССР Сергея Довлатова печатать не будут. Кроме этого последовали обычные в таких случаях репрессии со стороны властей: исключение из Союза журналистов, лишение всех иных заработков. Со стороны КГБ шло давление по выпихиванию за границу: пусть уезжает — иначе посадим. В 1978 году заканчивается «советский период Довлатова». «Жизнь моя долгие годы катилась с Востока на Запад. И третьим городом этой жизни стал Нью-Йорк. Я думаю — это мой последний, решающий, окончательный город. Отсюда можно эмигрировать только на Луну».
Сергей Довлатов с семьей по израильской визе известным маршрутом Вена — Рим — Нью-Йорк отправляется в эмиграцию. «Все мы готовились к отъезду на Запад. Каждый по-своему. Лично я собирал информацию. Я знал, что литература в Америке источником существования не является. Что тиражи русских книг ничтожны. Что людям моего склада очень трудно найти работу». Однако в Америке эту работу можно было искать, а дома он был лишен права зарабатывать себе на жизнь по выбранной специальности. Сергей Довлатов никогда не был диссидентом, он вообще считал, что литература и политика не имеют между собой ничего общего. «Я уехал, чтобы стать писателем и стал им, осуществив несложный выбор между тюрьмой и Нью-Йорком. В Союзе я диссидентом не был (пьянство не считается). Я всего лишь писал идейно чуждые рассказы. И мне пришлось уехать». Приехав сюда талантливым, необыкновенно талантливым, талантливо талантливым разгильдяем, Сергей Довлатов именно в США состоялся как серьезный профессиональный писатель. На родине остались две литературные публикации: в «Неве» и «Юности» (откровенно халтурные конъюнктурные повести о рабочем классе), а здесь за 12 лет Сергей Довлатов выпустил 12 книг на русском языке (две совместные), 6 книг вышли на английском.
«Компромисс» — журналистские будни в Эстонии.
«Невидимая книга» — о неудачной попытке издать книгу в СССР.
«Зона» — записки надзирателя.
«Соло на ундервуде» — записные книжки.
«Марш одиноких» — статьи об эмиграции.
«Наши» — история семьи.
«Заповедник» — работа в Пушкинских Горах.
«Ремесло» — попытки издать книгу в СССР и создать газету в США.
«Иностранка» — женщина в эмиграции.
«Чемодан» — что я нажил.
«Филиал» — записки ведущего.
«Представление» — записки надзирателя.
«Демарш энтузиастов» — эксцентрические рассказы, картинки и стихи.
«Не только Бродский» — русская культура в портретах и анекдотах.
Произведения Сергея Довлатова издавались на шведском, финском, датском, немецком, французском, на иврите и русском в Израиле. После нобелевских лауреатов Бродского и Солженицына Сергей Довлатов был третьим по популярности в англоязычных литературных кругах. Сергей Довлатов был постоянным автором журнала «Нью-Йоркер». Достаточно сказать, что до него такой чести удостаивался только Набоков. Только американцы знают, какая это мера литературного успеха.
Произведения Сергея Довлатова печатались в первоклассных изданиях — «Гранд стрит», «Партизан-ревю» и т. д. Сергей Довлатов был лауреатом американского пен-клуба за лучший рассказ 1986 года и, конечно, не перечислить всех антологий лучших коротких рассказов, куда включались произведения Сергея Довлатова. Довлатов стремился к тому, чтобы речь его была лаконична и предельно емкостна. У него была теория, что каждый прозаик должен вводить в свое письмо некий дисциплинирующий момент, надевать творческие «вериги». В поэзии роль таких «вериг» играют рифма и размер, это дисциплинирующее начало уберегает поэтов от многословия и пустоты. Французский писатель Жорж Перек в 1969 году написал роман «Исчезновение», ни разу не употребив в нем букву е,самую популярную во французском алфавите. Сергей Довлатов пишет таким образом, что все слова во фразе начинаются на разные буквы. Правило искусственного замедления письма применялось даже при цитировании в «Заповеднике». «К нему не зарастет народная тропа» — меня не устраивало «нему» и «народная». И я пошел на то чтобы поставить: «К нему не зарастет священная тропа». А затем сделал сноску: «Искаженная цитата. У Пушкина — народная тропа». С предлогом мне пришлось смириться. Ничего не мог придумать». Его часами забавляла и восхищала им же самим сочиненная фраза: «Завтра я куплю фотоувеличитель».
Суть восторга, может, и ускользает, но что-то действительно здесь есть. Реплика из Марка Твена: «Я остановился поболтать с Гекльберри Финном» — была полна для него неизъяснимого очарования. Он даже собирался сделать эту фразу названием какой-нибудь из своих книг. Строчки из «Конца прекрасной эпохи» Бродского: «Даже стулья плетенные держатся здесь на болтах и гайках», — характеризуют время ярче, чем обнародование всей подноготной Берии», — писал Андрей Арьев, и с чем был абсолютно согласен Сергей Довлатов. Он не был формалистом и эстетом. Его замедленное письмо не просто дань формализму, а способ максимального самовыражения. Его предложения все более укорачивались — это школа более всего Хемингуэя или Шервуда Андерсона, одного из любимых его авторов. Его любимым писателем был Куприн. Сергей Довлатов вообще считал, что неприлично называть любимым писателем Достоевского или Толстого, а Куприн — это его уровень. Любимый поэт — Бродский. Любимые произведения «Хаджи-Мурат», «Капитанская дочка».
Произведения Гоголя, Толстого, Достоевского не нашли на Западе адекватных переводов. Практически непереводим на английский такой автор, как Шолохов. По образному выражению Бродского, «синтаксис Сергея Довлатова не вставляет палки в колеса переводчиков». Его легко переводить, легко и читать. Простота его произведений не имеет ничего общего с поверхностностью. Сергей Довлатов любил повторять, что в литературе сложное доступнее простого. Его произведения практически невозможно пересказать. Так же сложно определить и жанр его произведений. Критики согласились с тем, что это городской рассказ. Войнович назвал своего «Чонкина»: роман-анекдот. В каком-то смысле и довлатовские рассказы — это анекдот, но анекдот возвышенный и облагороженный. Сергей Довлатов не юморист, пародист или сатирик. Он особо подчеркивал во многих интервью, что считает себя не писателем, а рассказчиком, который хотел бы стать писателем. Рассказчик говорит о том, как живут люди; прозаик говорит о том, как должны жить люди, а писатель о том, ради чего живут люди.
Единственная цитата, выписанная Сергеем Довлатовым, стала его писательским кредо:
«Всю жизнь стремился к выработке того сдержанного непритязательного слога, при котором читатели и слушатели овладевают содержанием, сами не замечая каким способом они его усваивают»
Образ «лишнего человека» — излюбленный в русской классике. О «лишних» людях писали Пушкин, Лермонтов, Достоевский. Герои Сергея Довлатова мало что имеют общего со своими интеллектуальными тургеневскими предтечами, кроме того, что они в этом обществе никому не нужны, что они аутсайдеры этого мира. Сергею Довлатову не нужно было, как М. Горькому, выдумывать и идеализировать босяков и уголовников. В достаточном объеме типажи поставляла ему советская власть. Один из довлатовских парадоксов: благопристойное существование — опора лицемерия; незащищенная открытость дурных волеизъявлений — гарантия честности. Поэтому Сергей Довлатов с удовольствием пишет о задворках общества — городских подонках и деревенских плебеях. Сергей Довлатов вообще считал, что самые яркие персонажи в литературе — отрицательные неудавшиеся герои (Митя Карамазов). Самые тусклые — неудавшиеся положительные (Олег Кошевой).