Знаменитые куртизанки древности. Аспазия. Клеопатра. Феодора
Шрифт:
При виде беглых солдат, целою толпою нахлынувших в Александрию, Клеопатра испугалась. Она знает, как мучается при этом виде Антоний и какая бессильная злоба его душит. Она уже свыклась с мыслью о смерти, но желает смерти только самой мирной, подобной обмороку или сну; она содрогается при мысли о мече в руках Антония и представляет себе с ужасом раны и страшные предсмертные муки. Клеопатра отчаивается умилостивить Антония, у нее не хватает на это ни силы, ни мужества. В ужасе она покидает свой дворец в сопровождении Ирас и Хармионы и запирается в склеп, при чем приказывает сказать Антонию, будто она умерла. Посланный застает Антония бегающего как сумасшедший, по пустынным залам дворца. Когда он узнает страшное известие, гнев его проходит и он со слезами восклицает:– "Что же худшее можешь ты узнать еще, Антоний? Судьба отняла у тебя то, что тебе единственно дорого в жизни, из за чего ты только и дорожил этою бренною жизнью"! Он приказывает своему приближенному, Эросу, убить его, снимает свои латы и восклицает:– "О Клеопатра! Я не жалуюсь больше на разлуку с тобою, так как мы сейчас соединимся с тобою на веки". Эрос
Но уже через несколько минут Антоний снова приходит в себя, призывает солдат и невольников и молит о том, чтобы его прикончили. Но никто не решается исполнить эту просьбу и оставляют его одного в борьбе с смертными муками. В это время Клеопатра узнала страшную новость. Ея отчаяние особенно сильно потому, что ее начинают мучить угрызения совести. Во что бы то ни стало, она хочет еще увидеть Антония живого, или мертвого и посылает к нему Диомеда. Жизнь Антония уже угасает, но известие, что Клеопатра жива, его воскресает. "Он поднимается, – говорит Дион Кассий, так как будто бы он мог еще жить"! Рабы подхватывают его на руки и несут к Клеопатре; по дороге Антоний произносит ругательства и проклятия, прерываемые только стонами агонии. Наконец его вносят в склеп. Он видит Клеопатру у окна верхнего этажа; но для безопасности она не позволяет откинуть и поднять решетку, а бросает на землю веревки и велит Антония прикрепить к ним. Затем при помощи Ирас и Хармионы, единственных женщин, взятых ею с собою в мавзолей, она начинает притягивать Антония к себе на веревках. "Было не легко для женщин, – замечает Плутарх, – втащить на верх человека такого громадного роста, как. Антоний. Картина эта была замечательно трогательная, способная вызвать сожаление, продолжает историк. Клеопатра, с озабоченным лицом, изо всей силы притягивала к себе веревки, между тем как Антоний, весь окровавленный, умирающий, поднимался, на сколько ему позволяли силы, и протягивал к царице свои ослабевшие руки".
Наконец Клеопатре удалось положить Антония на кровать и она долго не выпускала его из своих объятий, покрывая его поцелуями и слезами и называла своим мужем, руководителем, императором. Она рвала свои груди, вонзив в них глубоко ногти, затем снова бросалась на Антония, целовала его рану и осушала на ней кровь своим лицом. Антоний пробовал успокоить и утешить ее и уговорить позаботиться о своей безопасности; мучимый лихорадкою и внутренним жаром, он просил дать ему пить и с жадностью проглотил кубок вина. Смерть его приближалась и Клеопатра снова начала плакать и причитать: – "Не убивайся о моих последних минутах, – сказал Антоний, – поздравь меня лучше с тем, что я удостоился в своей жизни сделаться самым великим и могущественным человеком: поздравь меня, что я, будучи римлянином, никем не был никогда побежден, кроме как другим римлянином".– Антоний испустил последний вздох в объятиях Клеопатры, в объятиях той, как сказал Шекспир, для которой жил.
Когда Октавий узнал о самоубийстве Антония, он послал в Александрию Прокулия и Галла и поручил им завладеть Клеопатрою, чтобы не дать ей возможности покончить с собою. Клеопатра вела переговоры с посланными, оставаясь за своей решеткой. Она не хотела и слышать обещаний обоих римлян и заявила, что она решится выйти к Октавию только в том случае, если он обязуется под присягою утвердить ее, или ее сына на египетском престоле; если же он на это не согласится, то может завладеть только ее трупом. Тогда Прокулий решился на хитрость. Оставив Галла объясняться с царицей, он забрался на то окно, через которое был поднят умирающий Антоний и нашел там лестницу; он приставил ее к стене, проник в склеп, спустился там по внутренней лестнице и вошел к Клеопатре. В это время Хармиона, услышав шум, закричала:– "Несчастная царица, тебя захватили живою"!– Тогда Клеопатра мгновенно вытащила из за пояса кинжал, который постоянно носила с собою в последнее время. Но Прокулий ловко выхватил у нее кинжал и не выпустил ее из рук до тех пор, пока не убедился в том, что при ней нет никакого оружия, или спрятанного пузырька с ядом. Тогда он принял свою обычную важную осанку и объявил Клеопатре, что ей нечего опасаться Октавия.– "Царица, – сказал он ей, – ты несправедлива к Октавию, так как не хочешь представить ему случая проявить свое милосердие".– Когда Клеопатра сама и богатства ее были во власти римлян, то ей конечно уже невозможно было отстаивать свою корону. Какой ей толк был в том, что ей дарована жизнь, когда она теперь желала только умереть. Как единственную милость, она просила оказать Антонию погребальные почести. Так как с этою же просьбой обратились и многие офицеры, сражавшиеся под начальством Антония, то Октавий решил исполнить просьбу Клеопатры. Тогда Клеопатра обмыла тело своего любовника, одела и вооружила его, как бы снаряжая на последний бой, и затем похоронила его в том склепе, который построила для себя. После похорон, царицу, по приказанию Октавия, привели во дворец Лагидов, где ей оказывали полный почет, но в то же время за ней зорко следили.
Страшные волнения и потрясения, пережитые Клеопатрой в последнее время, неутешное горе и полное отчаяние, овладевшие ею, наконец удары, которые она себе сама наносила в грудь во время предсмертной агонии Антония, – все это вызвало у нее горячку и воспаление в груди. Она надеялась, что болезнь эта будет иметь для нее смертельный исход, а потому, чтобы ускорить желанный конец, она несколько дней отказывалась принимать не только лекарства, но и пищу. Когда Октавий узнал об этом, то велел ей напомнить, что у нее есть дети и она обязана жить для них. Клеопатра дала убедить себя и стала лечиться. Беспокойство и опасения однако не покидали Октавия. Что если царское тщеславие у Клеопатры возьмет верх над материнскими чувствами? Если опасение фигурировать на предстоящем торжестве в качестве пленной заставит ее прибегнуть к самоубийству? Хотя за ней и зорко следят, но достаточно малейшей оплошности, измены, – и план ее будет исполнен. Если даже у Клеопатры не было ни оружия, ни яду, то кто может поручиться за то, что она не прикажет своей верной Хармионе задушить ее? Видно из этих опасений, что Октавий, как сказал Дион Кассий, "опасался, что смерть Клеопатры лишит его всей славы" . Он решил лично переговорить с Клеопатрою.
Клеопатра, как пишет Плутарх, в то время уже перестала верить, что (как это ей уверял Фирей) она внушила любовь Октавию. Иначе он поспешил бы увидеться с нею, а между тем с самого своего приезда в Александрию, Октавий ни разу не пожелал ее видеть. Да и вообще все его поведение по отношению к ней и все, что ей приходилось слышать о нем, нисколько не подтверждало слов Фирея, будто Октавий влюблен в нее.
Когда Октавий вошел к Клеопатре, она уже была на пути к выздоровлению, но все еще лежала. Она мгновенно вскочила с постели, хотя была одета только в тунику, и опустилась на колени. Когда Октавий увидел эту женщину, изнуренную лихорадкою, худую, мертвенно бледную, с исстрадавшимися чертами, опущенными, красными от слез глазами, с исцарапанными лицем и грудью, он не мог себе даже представить, что видит перед собою женщину, очаровавшую Цезаря и пленившую Марка Антония. При том, будь Клеопатра прекраснее самой Венеры, Октавий не позволил бы себе полюбить ее. Этот человек никогда не позволил бы себе пожертвовать интересы государственные своим страстям. Октавий попросил Клеопатру прилечь снова на свою постель и уселся около нее. Клеопатра сама начала оправдываться и сваливала всю вину последних происшествий ка Антония. Душившие ее рыдания часто прерывали эту беспорядочную речь. Потом она пыталась разжалобить Октавия и вынула из-за корсета пачку писем Цезаря, стала целовать их и воскликнула: "Если ты желаешь знать, как твой отец любил меня, то прочти эти письма… О Цезарь! Зачем я не умерла раньше тебя!"… И посреди своих рыданий несчастная женщина силилась состроить Октавию очаровательную улыбку, но и кокетство изменило ей в эту минуту.
На все ее вздохи и рыдания император не отвечал ни слова, он даже избегал ее взгляда и сидел, опустив глаза к полу. Он заговорил только для того, чтобы разбить по всем пунктам аргументы, которыми она пыталась оправдать себя перед ним. Она сейчас же убедилась в полной непреклонности, бесчувственности этого человека, она видела, что ее страдания и несчастия нисколько не разжалобили его. Тогда Клеопатра увидела ясно, что надеяться ей больше не на что, и смерть ей снова показалась желанною. Она перестала жаловаться и плакать, отерла свои слезы и для того, чтобы обмануть Октавия относительно принятого ею намерения она обещала исполнить все поставленные перед ней условия, если только ей будет дарована жизнь. Она представила Октавию опись своих драгоценностей и просила его позволить ей оставить себе некоторые дорогие украшения, чтобы лично преподнести их Октавии и Ливии. – "Не теряй мужества, о женщина! – сказал ей император, уходя, – тебе не будет сделано ни малейшего зла".
Обманутый разговором с Клеопатрою, Октавий больше не сомневался, что во время торжества египетская царица, при всем народе, будет идти закованная перед его триумфальной колесницей. Когда он уходил от Клеопатры, то не слыхал последних слов, которые она прошептала: ! т. е. «я не буду на торжестве невольницей!» Со времени взятия Александрии Клеопатра часто повторяла эти слова.
Через несколько дней после посещения Октавия, один из его приближенных тайным образом сообщил Клеопатре, что послезавтра ее отправят в Италию. Она попросила пустить ее со своими женщинами сделать либации (возлияния) на могиле Антония. Так как она была слишком слаба, для того чтобы идти, то ее понесли на носилках. Они украсили могилу венками, Клеопатра разливала по кубкам вино, затем она в последний раз припала к надгробному камню и сказала: "О дорогой Антоний, если твои боги имеют некоторое могущество – так как мои изменили мне – то не покидай твоей жены. Не мучься тем, что ее заставляют ехать в Рим и присутствовать там на роковом торжестве. Укрой меня с собой в землю Египта".
Возвратившись домой, Клеопатра села в ванну. Потом ее женщины одели ее в лучшие одежды, изящно причесали и надели на голову царскую корону. Клеопатра заказала роскошный ужин и, когда окончился ее туалет, она села за стол. Тогда вошел крестьянин и принес корзину. Когда гвардейские солдаты хотели узнать, что в ней находится, крестьянин открыл корзину; в ней оказались прекрасные финики, и солдатам было разрешено попробовать их. Затем Клеопатра взяла корзину, послала письмо Октавию, которое написала еще утром, и осталась одна с Ирас и Хармионой. Тогда она открыла корзину и высыпала финики, под которыми оказалась спящая змея.– "Вот она, наконец!" – воскликнула Клеопатра и стала дразнить змею золотой булавкой. Змея приподнялась и ужалила ее в руку.
Прочитав письмо Клеопатры, Октавий поспешил в ее дворец. Он нашел своих офицеров и стражу на своих местах: они не знали ничего из того, что происходило во дворце. Октавий велел взломать двери и увидел Клеопатру в пышной царской одежде, лежащую на своем золотом ложе. Она заснула вечным сном, также как лежавшая у ее ног Ирас; Хармиона еще дышала и силилась поправить корону на голове Клеопатры.
Октавий приказал предать смерти Цезариона, сына, которого египтянка имела от Цезаря, но в отношении трупа Клеопатры он оказался милостивым. Он внял ее просьбе, высказанной ею в последнем письме, и позволил похоронить ее рядом с Антонием. Он разрешил также поставить надгробные памятники Хармионе и Ирас, пожелавшим последовать за своей владычицей в царство теней.